
1001 книга, которую нужно прочитать
Omiana
- 1 001 книга

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Цитата:
Буква "Б"- бессмысленность
Впечатление:
Книгой я не впечаталась, так как видимо не знала, как правильно ее читать, но обложка и аннотация меня завлекли первоначально. Перечитывать ее пока не планирую, но было бы интересно почитать еще книги написанные по такому же принципу.
Что касаемо заявления книги в качестве "терапевтического лекарства", однозначно нет, это 1000 страниц! 1. Когда человек должен ее прочитать?; 2. Сколько времени на это потребуется?. 3. А если человек не читает такие объемные книги от слова вообще? 4. Как работать с книгой? Слишком много вопросов, ответы на которые настраивают против чтения книги. При всем при том, сюжет, коенечо периодами интересный, но не так, чтобы книга стала настольной.
В самом сюжете, как по мне слишком много персонаже и анализировать каждого-анриал, а выдирать по ходу пьесы-сомнительно, ведь это может не биться с твоим запросом.
В общем, произведение очень неоднозначное для меня.
О чем книга: Для написания романа использовался латинский квадрат 10x10. Инструкции само собой Перек прилагает (если недостаточно можно посмотреть в интернете, в том числе движение конем по шахматной доске для чтения историй по отдельным персонажам). Но, как сам Перек говорил, можно читать и обычным способом. В этом случае получим истории трёх центральных персонажей — Валена — художника, нарисовавшего сам дом, на который наложен квадрат, со всеми персонажами и их историями, Бартлбута — художника, путешественника, отправившегося по миру рисовать акварели и вернувшегося, чтобы совершить величайший перфоманс — уничтожить все созданные акварели, предварительно собрав разрезанные в виде пазлов, Гаспара Винклера — создателя пазлов и душеприказчика Бартлбута, который должен был уничтожать собранные акварели. Попутно автор рассказывает истории («романы», напоминает рамочное повествование, взять хотя бы «Дон Кихота») обитателей дома, чьи судьбы тесно переплетаются с судьбами главных персонажей. (ТЕКСТ НЕ МОЙ)
Читать/не читать: читать в общем потоке, соблюдаю логику написания

Такой роман - мечта для меня. Как литературный выигрыш в лотерею, который может выпасть лишь раз в жизни.
На оси четкой структуризации, в упорядочивании разрозненных и раскиданных частей, строится неповторимая для каждого читающего история жизней очень разных, собранных в жизнь одну.
Дом где-то в Париже, остановившись под пером Жоржа Перека, будто переживает многостраничный фотографический снимок - старомодный, когда нужно было надолго застыть, чтобы фото получилось... И одновременно готовится к препарации, к безудержному выплескиванию на читателя образов, предметов, судеб.
Жорж копает глубоко: начиная с центра, он разветвляет и уводит во временные и пространственные паралелли все большее количество частей своей хитрой, но строгой мозаики. Он не просто протащит по донышку какого-нибудь мелководья, штрихуя невесомо чей-то образ, он утащит туда, на самое дно, к глубоководным рыбам, и придется набрать очень много воздуха, чтобы завершить это плавание.
Это - роман-план, роман-схема, конечно же, роман-паззл. Хотя мне он временами казался кубиком Рубика с гранями-хамелеонами. Подогнать один цвет под другой было вопросом времени, но, лишь слегка озарив пониманием сознание, роман снова сыпался сквозь пальцы, продолжая манить своей неразрешимой и бездонной глубиной.
В перипетиях времен, имен и историй, слишком разных, чтобы их можно было классифицировать, легко потеряться. Сказать, что для чтения требуется основательная интеллектуальная подкованность - почти ничего не сказать. Наверное, каждая страница пестрит названиями, датами, терминами, очерками событий и отсылками к чему-либо. Зато работу воображения и интеллекта, которую внушает написанное, невозможно не ценить и не благодарить за это книгу.
Синхронизируя идентичность каждодневных человеческих движений, Перек демонстрирует однообразность и одновременно неповторимость жизни для каждого. Его акценты на предметах и их значении заново открывают простые, и, как казалось, знакомые вещи. Новыми глазами я смотрела на материальные мелочи, меня окружающие, пытаясь определить, есть ли у того или иного предмета история и память. Слишком привычны люди замечать только определяющие, только яркие моменты своего существования. Но у каждого мига есть история, которая тянется от жизней наших умерших предков, воплощаясь, порой, в тривиальности настоящего.
Перек материалист закоренелый, весь в осязаемости и прочности окружающего. И одновременно кудесник, показывающий обычные явления со сторон, о которых не имеешь представления, и может до конца жизни не имел бы. Он легко носится между реальными и почти фантастическими жизнями, обрывая каждый рассказ на самом интригующем, творя волшебство в воображении читателя, но бросая в лицо ему же наглядную прозу жизни.
Ковры, табакерки, журналы. Гимнаст, всю жизнь живущий на трапеции. Ученый, преследующий неуловимое племя где-то в джунглях. Мужчина, вычеркивающий слова из словаря, знаменуя полное забытие когда-то существовавшей значимости. Студент, решивший однажды не выходить из своего мира-комнаты (это, кстати, отсылка к самому себе). Лестницы, помнящие слишком многое. Звон ключей того, кто никогда не вернется домой.
В круговороте жизни-преемственности-умирания вещей (и людей) новых и забытых, перестаешь чувствовать себя: размываешься меж страниц, по кусочкам составляя одну - и только для себя самого - неповторимую внутреннюю жизнь.
Это сродни небольшой горячке, истовому желанию упорядочить неупорядочиваемое, как Бартлбут, тщетно собирающий паззлы из некогда нарисованных им картин, которые все равно впоследствии канут в стирающем растворе и из ничего станут ничем.
Моя "горячка" даже получила специальный термин - жоржеперековость. Точные симптомы вам не опишу, но скажу со всей ответственностью, что, когда по прочтении какого-либо романа Жоржа вас вдруг заинтересует такой, например, образ, как вертикальность стены, значит, мы с вами друг друга понимаем.
Эта книга может быть настольной всю жизнь. Ее можно взять в спутники на необитаемый остров и не заскучать. Ее можно понимать всегда и никогда не понимать.
Отдельное спасибо хочется озвучить издательству, выпустившему эту книгу именно такой, какой она должна быть: с пометками, указателями, планом, разными шрифтами... Мне не хватило только одного: пустых листов в конце. Туда бы я записала, как употребила свою жизнь, употребляя жизнь способ употребления.

Эта книга поначалу выбешивает абсолютное большинство читателей. Не исключая подготовленных, понимающих толк в постмодернизме вообще, французском в частности, питающих к автору нежность по прошлым встречам. Не потому, что книга толстая - видали мы такие фолианты, рядом с которыми эта просто брошюра. Не потому, что в ней не было ни картинок, ни разговоров - картинки есть, вернее это разного рода таблицы и таблички, но с похвальной миссией перемежать унылое однообразие текстовых блоков справляются. Что до разговоров, то действительно непривычно не видеть характерных диалогических перебивок, но разговоры таки имеются, хотя и в авторском пересказе.
Озадачивает отсутствие фабулы в традиционном смысле и невозможность вычленить героев в массе персонажей. Историй больше сотни, а героев, включая упоминающихся вскользь - больше тысячи, однако привязаться к кому-то из них, начать следовать за ним, отыскивать в его чертах знакомые и/или симпатичные, самоидентифицироваться (что все мы делаем. даже тысячу раз зная о непрофессионализме такого подхода к чтению) - всего этого не получается. Нет связности, история дробится на тысячу осколков, из которых не удается сложить слово "Вечность".
Ну, сначала так и есть, экспозиция колоссальная, сориентироваться в ворохе имен, всякое со своей историей и биографией, долго не удается, ощущаешь себя ребенком с кучей пазловых фрагментов в горстях. Однако по мере чтения едва намеченные сюжеты прорисовываются глубже, наливаются объемом и наполняются цветом, обрастают подробностями - и вот уже перед тобой картина мира, включающая множество персонажей, аналог того полотна с тысячей фигур, что писал большую часть жизни герой воннегутовой "Синей бороды". Но чудо погружения происходит с теми, кто продолжает читать, не поддавшись импульсу бросить, нацарапав в отзыве: "Чушь какая-то!" Что проще, экономит время, а при некоторой способности к язвительному острословию обеспечивает социальные поглаживания. Но если вы готовы претерпеть некоторые трудности ради возможности добавить в коллекцию действительно стоящую книгу, пойдемте со мной, я помогу разобраться как тут все устроено.
"Жизнь способ употребления" книга о доме. Шестиэтажном многоквартирном парижском доходном доме Османовской эпохи на рю Симон-Курбелье -11. По сути десятиминутный промежуток жизни всех его обитателей, включающий скрупулезное описание интерьеров всех помещений, и предыстории каждого из них (помещений и обитателей, по большей части авантюристов всех мастей, хотя встречаются среди них и люди кристальной честности). Обрамляющий сюжет таки есть, это история Бартлбута, богатого жильца. В течение десяти лет, он ежедневно брал уроки живописи у художника Валена. В течение следующих двадцати путешествовал по миру в сопровождении верного слуги и рисовал по одной акварели каждые две недели, всего пятьсот картин.
Каждая акварель почтой отправлялась Гаспару Винклеру, производителю игрушек и всяческих головоломок, живущему в том же доме, который превращает ее в пазл. В течение следующих 20 лет сам вернувшийся Бартлбут собирал по одной головоломке каждые две недели, собранный пазл отправлялся к мастеру Морелли, который сложными манипуляциями с химическими составами, разного рода коагуляторами и сверхтонкими сверхточными лезвиями отделяет акварель от картонной основы, убирая бороздки в местах соединения элементов. Возвращенная таким образом акварель отправляется обратно в порт, где она была написана двадцатью годами ранее, и погружается в раствор, растворяющий краску. Тогда от него останется только белый лист бумаги. В конце романа главные герои умирают, не доведя проект до конца.
Можно интерпретировать эту череду бессмысленных действий, заканчивающихся ничем, как заведомую тщету всех усилий и невозможность подчинить регламенту жизнь, которая течет, не сообразуясь с нашими о ней мнениями. Но когорта обитателей дома. так или иначе связанных с персонажами основной линии, каждый со своей историей: драматичной, курьезной, гротескной - все эти люди опровергают такой способ интерпретации. Они как взбунтовавшиеся куклы в театре Карабаса-Барабаса, не желают быть безвольными марионетками.
Мне кажется, что дело тут в другом. Жорж Перек, у которого Холокост отнял всю семью, а сам он чудом спасся, через всю жизнь и творчество пронес горечь утраты мира-который-сгинул. Не случайно самый знаменитый его роман La Disparition, написанный без единой буквы "е" - наиболее распространенной в латинском алфавите, на русском есть два варианта, я читала "Исчезание" которое Валерий Кислов, переведший и эту книгу, лишил очень частой в русском литеры "о". Так вот, заполнение романных пространств людьми и вещами, которые суть материальное свидетельство существования - это антитеза Перека равнодушию мира, позволяющего стереть свою часть.
"Они есть, - как будто говорит он всем своим творчеством, - Были, есть и будут, пока я о них помню. Со всеми своими причудами, нелепостью и несуразностью, красотой и уродством, умом и глупостью, сложностью и простотой. искушенностью и наивностью, со своими родственниками и знакомыми, с собаками и кошками, мантильями, буфетами, эстампиками, стоптанными башмаками и вчерашней бараниной в холодильнике".
Он противопоставляет творение исчезанию. Творит мир, пусть даже ограниченный одним многоквартирным домом, и мир его полон

На сочинении, которое он как раз собрался проверять, можно прочесть тему:
"В Аду встречаются Раскольников и Мерсо ("Посторонний"). Представьте себе их разговор, используя цитаты из произведений двух авторов".

Жизнь, молодой человек, это распростертая женщина с пышной грудью, широким гладким мягким лоном меж раздвинутых ляжек, изящными руками, округлыми бедрами, которая, прикрыв глаза, всем своим насмешливым, провокационным видом требует от нас самого пылкого рвения.

— Мне рассказали историю одного человека, который совершил кругосветное путешествие только для того, чтобы рисовать картины, а затем их методично уничтожать. Я бы не прочь сделать из этого фильм…












Другие издания


