Михаил Александрович Шолохов
4
(1)
Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Я смеялась.
Да, да, знаю, вы уже приготовили целую кучу камней и тухлых помидоров, чтобы закидать меня с ног до головы из – за вопиющего неуважения к геройству людей, сражавшихся в годы Великой Отечественной войны. Но постойте.
Обложка, да и название намекали на то, что это будет очень тяжёлое произведение. Наверняка не обойдётся без жертв, сцен сражений и всего того, чем наполнена подобная военная литература. Не до смеха там точно. Иной раз не знаешь, где бы ещё носовых платков достать, чтобы собрать все слезы, струящиеся по щекам до самой шеи.
А я вот смеялась.
Не знаю, как автору удаётся так потрясающе писать, что чуть ли не после каждого его абзаца хочется улыбаться и прижать к себе книгу с внутренним трепетом. Даже кажется, как будто она сама по себе теплеет от безграничной любви, к солдатам, которые так легко и так больно расставались с собственной жизнью, от их невероятных чувств к жёнам и детям, которые остались ждать дома, и, конечно, от любви к Родине, которую ни на миллиметр не отдали фашистам.
Эта любовь переполняла меня до краёв! Я не проронила ни одной слезинки, пока была погружена в сюжет, но,приступив к рецензии, почему-то не могу остановиться...
Магия какая - то, не иначе.
Хочу поделиться потрясающим авторских слогом, которым описываются простые блюда, но такие вкусные, что лучше всяких заморских харчей:
«– Конечно, одним воздухом, даже нашим, не прокормишься, но у нас вдобавок к воздуху не паршивый кумыс, а природное коровье молоко, неснятое, пятипроцентной жирности, яйца тепленькие, прямо из-под курицы, а не какие-нибудь подсохлые, плюс сало в четверть толщины, ну разные там вареники со сметаной, молодая баранина и прочее, да тут никакое сердце не выдержит и постепенно придет в норму. А если к этому добавить добрый борщ да по чарке перед обедом, то жить твоему братцу унас до ста лет и перед смертью не икать!»
«– Любезная Серафима Петровна! Здесь этих милых рыбок ровным счетом шестьдесят три штуки. Если их почистить, зажарить на сковороде на коровьем топленом масле, чтобы они прожарились до хруста, а затем залить их десятком яиц – то лучшего завтрака не придумаешь! Это мечта всех порядочных рыболовов! – сказал Александр Михайлович.»
А какой дурманящий запах природы...
« Прямо напротив спуска к реке лес разделялся широкой прогалиной. Посредине одиноко красовался древний вяз с такой раскидистою кроной, что в тени ее свободно разместилась отара – голов в триста – овец.Угнетенные послеполуденным зноем,овцы, разделившись на несколько гуртов, теснились вкруговую, головами внутрь, изредка переступая задними ногами, глухо пофыркивая. Даже на этой стороне был ощутим резкий запах овечьего тырла.»
Не могу не отметить солдатский юмор и доброту, с которой они справлялись в любых тяжёлых ситуациях:
«– У тебя, Некрасов, одна посадка портновская, а уменья ничего нету. Тебе, по-настоящему,только хомуты на ломовых лошадей вязать, а не благородные солдатские штаны чинить. Ну разве это работа? Насмешка над штанами, а не работа! Шов – в палец толщиной, любая вошь – если упадет с него – убьется насмерть. Пачкун ты, а не портной!
– Это твои-то штаны благородные? – отозвался Некрасов. – Их в руках держать – и то противно! А я чиню их, мучаюсь, вторую сумку от противогаза на них расходую, но конца моей работе не видно... На тебя штаны из листовой жести шить надо, тогда будет толк. Давай, Сашка, хлястик на трусы тебе пришью, а штаны сожжем, а?»
Ну и отдельного внимания, конечно же, достойны речевые обороты, которые сейчас уже и не встретишь, но от того мне почему - то печально...
Пока читала меня ни на мгновение не покидала мысль: вот идёт бой, стреляют фашисты, едут танки, это точно не то время и место, когда приходится подбирать слова. Ведь наверняка все солдаты матерились в тёмную голову! Как иначе справляться с таким стрессом?! Но автор постоянно так обыгрывал эти моменты, подбирал фразы, что понимаешь, о чем идёт речь, и что крепкое словцо там точно уместно, но вот нету его! И почему - то любви к истории как будто бы становится больше.
Часто ли вам приходилось слышать вопрос: а вот если бы у тебя была машина времени, куда бы ты отправился в первую очередь?) Как правило, фантазия там разгуливается настолько, что чуть ли не с Наполеоном за руку здороваются.
А я вот почему-то об этом задумалась именно сейчас. И эту единственную возможность (а мне почему-то кажется, что она будет только одна) я бы использовала для того, чтобы попасть на встречу к Михаилу Александровичу, чтобы отговорить его от опрометчивого шага, после которого он сжег свой роман.
Это одно из самых лучших произведений, которые мне довелось читать за всю свою жизнь, и я думаю, там было ещё больше интересного и душевного текста, который он по каким – то причинам похоронил в огне.
P.S. И почему смеялась?
«Но когда что-то острое вошло в его промытую спиртом, пощипывающую рану возле лопатки, он весь сжался, зашипел от боли, сказал уже не прежним мирным и просительным тоном, а угрожающе и хрипло:
– Но-но, вы полегче... на поворотах!
– Эка, брат,до чего же ты злой! Что ты на меня шипишь, как гусь на собаку? Сестра, спирту, ваты! Я же предупреждал тебя, что придется немного потерпеть, в чем же дело? Характер у тебя скверный или что?
– А что же вы, товарищ доктор, роетесь в живом теле, как в своем кармане? Тут, извините, не то что зашипишь, а и по-собачьи загавкаешь... с подвывом, – сердито, с долгими паузами проговорил Звягинцев.
– Что, неужто очень больно? Терпеть-то можно?
– Не больно, а щекотно, а я с детства щекотки боюсь... Потому и не вытерпливаю...– сквозь стиснутые зубы процедил Звягинцев, отворачиваясь в сторону, стараясь краем простыни незаметно стереть слезы, катившиеся по щекам.»

Этот рассказ запал мне в душу ещё со школьных времен. Что говорит о многом.
В первую очередь о том, что Шолохов может достучаться до любого человека, до самых сокровенных мыслей и чувств, которые спрятаны глубоко внутри. И не важно, сколько тебе лет.
Порой мне кажется, что я становлюсь чёрствой и больше не в состоянии кому - то сопереживать, но достаточно мне открыть первые страницы "Судьбы человека" и уже чувствую, как на сотни частей раскалывается айсберг внутри меня, и все вокруг охватывает пламя нестерпимой боли, которую моя же душа пытается изо всех сил потушить слезами.
Не могу читать этот рассказ и не плакать. Не могу. Сколько в нем человечного, сколько боли, сколько любви и невосполнимых потерь...
Каждый раз для меня это машина времени, которая отбрасывает в 40-ые, 50-ые годы 20 века. Сначала перед глазами мелькают страницы, а потом я их уже не вижу, передо мной разрываются бомбы, перевернутые машины с продовольствием,концлагерь, где над людьми издевались самыми низменными способами...
Мне кажется, я даже почувствовала вкус черного хлебушка с кусочком сала, которые фрицы кинули как подачку военнопленным.
Пронзительный рассказ!
А какой очаровательный авторский слог! Я то и дело останавливалась,чтобы перечитать сравнительно обороты, которые использовал автор.
Как военный человек мог быть таким чутким и внимательным к словам и обстоятельствам, которые его окружали? Мне казалось, что все военные - очень жёсткие люди, к "соплям" не склонные, но такое произведение не мог написать черствый человек.
Я прочитала эту историю 3 раза, и каждый раз остаюсь в восторге!

Мировая литература знает не так много произведений малой формы, которые по своей значимости были бы весомее больших романов.
Первым делом на ум приходят "Маленький принц" Сент-Экзюпери и "Старик и море" Хемингуэя, и вот эта повесть Шолохова "Судьба человека".
Это очень пронзительное повествование, своего рода реминисценция трагичной послевоенной песни на слова Михаила Исаковского "Враги сожгли родную хату".
На немногочисленных страницах повести Шолохов довольно скупо, но предельно точно, описывает жизненный путь вполне обычного обывателя. Вначале перед читателем предстает не очень умный и не очень симпатичный тип, проживающий жизнь просто потому, что она ему досталась. Целей больших у него нет, особого смысла тоже, ну, разве что с годами появилась ответственность за детей, поэтому пить перестал, а до этого злоупотреблял. Так бы и дожил до пенсии, чтобы забивать козла во дворе с другими ветеранами социалистического труда. И никто бы, ни сам Андрей Соколов, ни кто-нибудь другой, не узнали бы о том, какой мощный потенциал духовных сил в этом совершенно ничем не выдающемся человеке.
Невозможно представить на что по-настоящему способен человек, если на его долю не выпадут тяжкие испытания.
Андрей Соколов - это обобщающий тип простого русского мужика, которого застала война. Она вошла в его жизнь грубо и безапелляционно, швырнув в клокочущую стремнину вселенской мясорубки. За его судьбой стоит судьба всего русского народа, хотя, ведя речь о том времени, неправильно так говорить, нужно употреблять термин "советский народ", потому что в сердце каждого, кто вставал на пути врага, понятия "Россия" и "Советский Союз" были идентичны. И Советский Союз иногда мог сжаться до маленькой смоленской или орловской деревеньки, а Россия включала в себя и Кавказ, и Среднюю Азию, и любой уголок сражающейся общей Родины.
И судьба Соколова - это судьба всего советского народа с грязью окоп, с болью ранений и контузий, с адскими условиями немецкого плена.
Особенно хочется остановиться на эпизоде в концлагере, когда Соколову предложили выпить шнапсу. И эта фраза: "Я после первой не закусываю", и после второй, и маленький кусочек хлеба на занюх после третей. Это же настоящий дзэн от Шолохова, который дает самое глубокое понимание несгибаемости и упертости нашего народа.
А еще победные салюты и потери, потери, потери... Потери всех, кто был дорог и любим.
Андрей Соколов, как собирательный образ народа, не мог погибнуть, он должен был пройти всё до конца, он должен был вынести все испытания. Дантовский Ад - какая-то нелепая страшилка по сравнению с адом, выпавшем на долю простых Андреев Соколовых в ту чудовищную войну.
Но самое страшное ждало после - руины городов, руины семей, руины судеб. Вот тот самый надрыв: "куда теперь идти солдату, кому нести печаль свою?", вот те самые катящиеся "слезы несбывшихся надежд".
И все же Андрей Соколов понимал, что он должен жить, теперь он просто обязан жить. Он больше не обыватель, испытания и потери сделали его Человеком, и окончательным подтверждением завершения этого сложного процесса становления прозвучали не очень громкие слова, произнесенные срывающимся голосом: "Я - твой отец".
Это гимн жизни, мощный, потрясающий всё, гимн преодоления. Андрей Соколов будет жить, а его судьба... в ней нет ничего особенного, это судьба обычного человека, обычного советского человека, прошедшего войну и подарившего выжившим и родившимся после войны детям - нашим матерям и отцам, а, значит, и нам - мир и надежду. Спасибо, Андрей Соколов!
Михаил Александрович Шолохов
4
(1)Михаил Шолохов
4,6
(362)
Мои невыплаканные слезы, видно, на сердце высохли. Может, поэтому оно так и болит?

...Формировали нас под Белой Церковью, на Украине. Дали мне ЗИС-5. На нём и поехал на фронт. Ну, про войну тебе нечего рассказывать, сам видал и знаешь, как оно было поначалу. От своих письма получал часто, а сам крылатки посылал редко. Бывало, напишешь, что, мол, всё в порядке, помаленьку воюем, и хотя сейчас отступаем, но скоро соберёмся с силами и тогда дадим фрицам прикурить. А что ещё можно было писать? Тошное время было, не до писаний было. Да и признаться, и сам я не охотник был на жалобных струнах играть и терпеть не мог этаких слюнявых, какие каждый день, к делу и не к делу, жёнам и милахам писали, сопли по бумаге размазывали. Трудно, дескать, ему, тяжело, того и гляди, убьют. И вот он, сука в штанах, жалуется, сочувствия ищет, слюнявится, а того не хочет понять, что этим разнесчастным бабёнкам и детишкам не слаже нашего в тылу приходилось. Вся держава на них опёрлась! Какие же это плечи нашим женщинам и детишкам надо было иметь, чтобы под такой тяжестью не согнуться? А вот не согнулись, выстояли! А такой хлюст, мокрая душонка, напишет жалостное письмо - трудящую женщину, как рюхой, под ноги. Она после этого письма, горемыка, и руки опустит, и работа ей не в работу. Нет! На то ты и мужчина, на то ты и солдат, чтобы всё вытерпеть, всё снести, если к этому нужда позвала. А если в тебе бабьей закваски больше, чем мужской, то надевай юбку со сборками, чтобы свой тощий зад прикрыть попышнее, чтобы хоть сзади на бабу был похож, и ступай свеклу полоть или коров доить, а на фронте ты такой не нужен, там и без тебя вони много!...

Со стороны глядеть - не так уж она была из себя видная, но ведь я-то не со стороны на нее глядел, а в упор.









