The Book of Two Ways

Но сегодня я поднимаю занавес, демонстрируя уже не красивые истории, а суровую правду: любовь может убивать, что триумфальных побед не бывает без жертв, а богатство, которое приносит любовь, дается подчас дорогой ценой.

Уайетт, съев с моего подноса желе, восполняет пробелы в моей памяти: выживших оказалось тридцать шесть человек; нас сразу привезли в эту больницу; мне стало дурно, когда ему, Уайетту, накладывали швы, и я вышла из смотровой продышаться, а он, услышав шум за дверью, выскочил в коридор и обнаружил меня на полу в окружении медицинского персонала.

- Неужели так трудно поумерить свой соревновательный дух? - сухо спрашивает Уайетт. - Рваную рану головы получил я, но тебе не терпелось меня переплюнуть!

То, кем мы являемся, обусловлено не нашими поступками, а тем, как мы объясняем себе их мотивы.

Что, если именно утерянная частица тебя и является самой важной?

Возможно, смысл жизни не в аккумулировании знаний или любви, а в коллекционировании сожалений.

«Антитеза любви, - думаешь ты, - это не ненависть, а самообман».

Ты можешь любить кого-то до зубовного скрежета, до потери пульса, но все это не имеет значения, если на практике вы не можете найти способа быть вместе.

Я не знаю, как объяснить это простыми словами.

Быть может, потому что я как-никак любила Брайана и мне хотелось его оградить. Если ты не станешь рассказывать мужчине, что частица твоего сердца осталась в другом месте, он не станет ее искать.

- Ты что, собираешься меня бросить? - спрашивает Брайан.

- Нет, - поспешно отвечаю я, но чисто рефлекторно, совсем как на приеме у невролога: он стучит тебе по колену молоточком, а нога независимо от твоего желания подпрыгивает.

Меня всегда мучил вопрос, что предпочтительнее: знать худшее или вообще ничего не знать? Знать свой смертельный диагноз, считать оставшиеся дни, но иметь возможность попрощаться со всеми, кого ты любил? Или умереть внезапно - в результате аварии, инсульта, аневризмы - и не ждать неизбежного? Полагаю, ответ: ни то ни другое. Оба исхода ужасны.