Центр тяжести

Один из программистов ради смеха написал «Генератор Идиотских Никнеймов»: и каждый день, заходя в офис, мы все запускали ГИН, получали бейдж со случайно сгенерированной кличкой и целый день откликались только на нее. И знаете что? Иногда это и правда забавно, когда тебя весь день называют не Егором, а Триста рублей, а ты своих коллег называешь: Не-кантовать, Всесильная Курага или Сын полкана, Оркестровая ямочка, Субатомный ёж, Очень большой пупок, Эдвард-волосатые-руки-ножницы, Эвелина Вау и ее брат Оскар, Осторожно-двери-заколочены и так далее. Глупо, но весело.

Сначала я, честно говоря, думал, что он прикалывается – нет, ну, не может же человек так откровенно издеваться над языком! – токсичные отходы он называл «отходчивыми токсинами» и был уверен, что «шут гороховый» – это салат. А вместо «поскрести по сусекам» он говорил «поскрести по сусликам». Но вскоре до меня дошло: Реми действительно искренне не понимал, почему все смеются над его речью, или – чаще – вовсе этого не замечал. Большой ребенок с огромными наивными глазами и каким-то совсем детским голосом, он очень сильно выделялся на фоне прочих – циничных и наглых – студентов нашей общаги. Он не был аутистом или савантом, ничего такого, но иногда я даже завидовал тому, насколько безобидным и хрупким выглядел этот огромный очкарик на нашем фоне.

... Ты, кстати, знаешь, что по нашим законам ампутированные конечности запрещено сжигать в крематориях?

– Почему?

Она пожала плечами.

– Россия, – сказала так, словно это все объясняет. – Поэтому медработники подбрасывают ампутированные руки и ноги в гробы к умершим бездомным. Представь только: хоронят какого-нибудь безымянного бомжа, и в ноги кладут ему еще парочку рук и ног, только чужих. Изначально Паша делал эту свою инсталляцию именно для того, чтобы привлечь внимание к этой идиотской бюрократической яме, но потом заигрался, и, эмм, получилось вот это.

Я помню, мы были на каком-то приеме. И папсу там вручали какую-то награду. Медаль за заслуги перед образованием, или типа того.
И декан такой говорит ему: «Вы – символ России».

Столько пафоса было, прям хоть окна открывай, проветривай.

Мы с мамой сидели в первом ряду. И она вдруг прыснула от смеха, представляешь? С трудом сдержалась, чтоб в голос не заржать. А ржать она умела, мама – она такая была: Золотой Смех России. Тогда – мне было лет двенадцать, кажется, – я впервые почувствовала, что брак их, того, трещит по швам. «Вы – символ России». Нет, ну ты подумай. В этом даже что-то есть. Красивый, умный, талантливый мужчина, который целыми днями собирает в своем гараже совершенно одинаковые, кривые, неудобные табуретки и там же, в гараже, сажает себе печень дешевой водкой.

Символ России, ага. Один сплошной нереализованный потенциал.

Я был сложным ребенком – я начал приносить родителям неприятности задолго до своего рождения. Когда моей будущей маме было двенадцать – а мне, стало быть, минус двенадцать, – беззубая цыганка на ярмарке сказала ей: «Твой первый сын будет уродом». Мама была молода и суеверна – она поверила в пророчество. Вернувшись домой, она заявила, что ни за что не родит на свет чудовище.

– Но как же так? – удивлялась ее мама, моя будущая бабушка. – Ты хочешь быть бездетной?

– Нет, – сказала моя мама. – Я сначала рожу второго ребенка, а потом резко перестану рожать.

Эта фраза стала семейным анекдотом, ее рассказывали всем гостям во время праздничных застолий.