Почему мы уверены

Даже в нашем мире скука связана не с тем, что в мире нет ничего интересного, а с тем, что человек не способен найти в этом интерес. Это проблема человека, а не внешнего мира. Это симптом обращенности на себя, следствие требования к миру, чтобы он меня развлекал и вообще «делал мне интересно».

Когда у человека есть представление о долге, Даже не обязательно религиозном - о долге по отношению к людям, стране, науке, какому-то делу, которому он себя посвящает, ему некогда скучать. Он занимается важной и осмысленной деятельностью.

Верующие страстно желают, чтобы Бог был и их надежды оправдались. Но многие атеисты столь же страстно желают, чтобы Бога не было. Тот же Ричард Докинз и многие его соратники явно не занимаются холодным взвешиванием всех «за» и «против» существования Бога, а проявляют сильную эмоциональную неприязнь к Нему. Как в шутку говорили атеистические лекторы в СССР, «если Бога нет - слава Богу, если Он есть - не дай Бог».

Эту мысль хорошо выразил современный атеистический философ Томас Нагель: «Я хочу, чтобы атеизм был истинен, и меня беспокоит тот факт, что некоторые из самых умных образованных людей, которых я знаю верующие. Я не просто не верю в Бога я, естественно, надеюсь, что я прав в моем неверии. То есть я надеюсь, что Бога нет! Я не хочу, чтобы Бог существовал; я не хочу, чтобы мироздание было таким».

Как пишет К. С. Льюис, «Бог наше единственное утешение, и ничто не вызывает в нас большего ужаса, чем Он: в нем мы сильнее всего нуждаемся и от него же больше всего хотим спрятаться».

«Бритва Оккама» методологический принцип, выдвинутый в XIV веке английским монахом-Францисканцем Уильямом Оккамом. Он обычно формулируется так: «Не умножай сущностей сверх необходимого». Если какое-то явление можно объяснить без привлечения каких-то сущностей - значит, эти сущности и не нужны. Если можно объяснить такое явление, как молния, исключительно природными причинами, значит, нет нужды объяснять ее гневом Зевса, Перуна или Тора. Подобно этому, если мы можем объяснить мироздание без Бога, значит, представление о нем излишне, и нам не следует в Него верить, утверждают атеисты.

Этот довод содержит несколько ошибок.

«Сверх необходимого» для чего?

Прежде всего обратим внимание на неопределенность формулировки. «Не умножай сущностей сверх необходимого", но - необходимого для чего? Бессмысленно спрашивать, необходима мне та или иная сущность или нет, пока я не разобрался с вопросом, для чего она может быть необходима. Чего я хочу, какие цели перед собой ставлю? Если я хочу измерить площадь комнаты, мне не понадобится такая сущность, как стоящий здесь же ее хозяин - но из этого никак не следует, что хозяина комнаты не существует.

Поэтому мы должны обязательно уточнить - для чего могут быть необходимы сущности, умножать которые сверх меры не стоит?

<...>

Чем объясняется смерть Пушкина? Можно сказать: огнестрельным ранением, вызвавшим несовместимые с жизнью повреждения внутренних органов. Будет ли это достаточным объяснением? С точки зрения медицины - вполне. Но нас, по-видимому, такое объяснение не удовлетворит: мы захотим узнать, при каких обстоятельствах поэт получил смертельную рану, кто стрелял, каковы были его мотивы, какое развитие событий привело к такому исходу, какое впечатление эта смерть произвела на современников, как она повлияла на дальнейшую историю русской литературы. Чтобы ответить на эти вопросы, нам понадобится углубиться в рассмотрение культуры того времени, дуэльного кодекса, личной жизни поэта, развития языка и литературы и многих других реалий, находящихся совершенно вне поля зрения судебно-медицинских экспертов.

<...>

Бог - «лишняя сущность»? Для чего именно «лишняя»?

Ровно ту же самую логическую ошибку допускают люди, использующие «бритву Оккама» для отрицания Бога. Естественные науки основаны на повторяющихся наблюдениях и воспроизводимых экспериментах; над Богом экспериментов ставить невозможно, Он не является предметом рассмотрения естественных наук. Он является «лишней» сущностью для естествоиспытателя так же, как Наталья Гончарова или Дантес являются «лишними» сущностями для судебно- медицинского эксперта - они просто находятся вне поля зрения его профессиональной деятельности. Никаких выводов о бытии (или небытии) сущностей, лежащих за пределами решаемой нами конкретной задачи, мы, пользуясь «бритвой Оккама», делать не можем.

Если же мы признаем, что в человеке есть Что-то качественно, несравненно большее, чем у животного, то не сможем оценить его нынешнее состояние и поведение иначе как результатом глубокой испорченности.

Христианство говорит о падении человека именно потому, что усваивает ему высочайшее достоинство, которому нынешнее положение человека не соответствует.

Если вы с самого начала не больше, чем обезьяна-переросток, вам нет нужды сокрушаться о своем падении. Но если вы созданы по образу Божию - тогда ваше падение очевидно.

Когда мы учимся этике любой, хотя бы и совершенно светской, - мы неизбежно учимся ей у других людей. Мы не первые люди в мире, которые задались вопросами о добре и зле, и было бы просто странно игнорировать чужой опыт. Но это обучение не предполагает, что мы просто копируем других людей; это было бы и невозможно, ведь мы и они находимся в разных ситуациях. Мы осваиваем определенную картину мира, определенную систему ценностей и учимся прилагать ее к конкретным ситуациям. Даже сам тезис, что свобода - это хорошо, a paбcтвo плохо, мы восприняли от других людей. Любое мировоззрение, любая этическая система восприняты нами от кого-то, и нам стоит задаваться не вопросом «не от других ли людей мы научились этим принципам?» (ответ в любом случае будет положительный), а - «правы ли эти люди? На чем основаны их суждения?».

Во-вторых, любому честному человеку много чего нельзя. Любая этическая система, религиозная или нет, налагает на человека ограничения. Даже большинство далеких от религии людей согласятся, что воровать или изменять жене нельзя, порядочные люди так не поступают. Другое дело, что человек вправе поставить вопрос об обоснованности тех или иных запретов: почему нельзя, в чем этот запрет укоренен и как соответствует моей картине мира, ради чего я намерен его соблюдать.

Вера дает нам мировоззрение, в котором наша нравственная интуиция находит себе опору.

Но что делать, если любовь прошла?

Слово «любовь» в мирском и в христианском понимании означает разные вещи. В мирском контексте любовь - это мое переживание, которое вызывает во мне другой человек. Такая любовь эгоцентрична - она обращена на себя, другой человек является не более чем средством доставления мне определенных переживаний. Когда этот человек их больше не доставляет, это называется «любовь прошла», можно отправляться на поиски кого-то нового, кто освежит мои ощущения.

Что будет с оставленным позади - уже не интересно.

В христианском контексте любовь это вы ход за пределы эгоцентризма. Это обращение к ближнему, признание его реальности. Если использовать формулировку Иммануила Канта, ближний никогда не должен являться для меня средством (в данном случае средством доставления мне переживаний)   - а только целью.  Любовь - это решение заботиться о благе другого человека независимо от своих переживаний по этому поводу.

Мы, люди, так устроены, что наши эмоции следуют за волей: мы начинаем ненавидеть людей, с которыми поступаем несправедливо. Когда мы грешим против кого-то, нам надо быть уверенным, что это плохой человек, заслуживающий такого обращения. Это порождает нисходящую спираль: чем хуже мы обращаемся с человеком, тем большую неприязнь испытываем и в результате обращаемся с ним еще хуже.

К счастью, верно и обратное: когда мы прилагаем усилия к тому, чтобы поступать с человеком по любви, наше сердце смягчается, и нам становится легче делать ему добро. Мы начинаем чувствовать любовь, когда мы упорно по ступаем по любви.

Редактор «Журнала медицинской этики» профессор Джулиан Савулеску поддерживает эту линию рассуждения в своем блоге: «Не существует (в моральном отношении) разницы между плодом в утробе и новорожденным... Если допустим аборт, то должен быть допустим и инфантицид».

Профессор биоэтики Манчестерского универ ситета Джон Харрис рассуждает: «[Традиционный подход таков:] мы можем прервать беременность при условии серьезных аномалий в развитии плода вплоть до последних сроков, но не можем убить новорожденного. Что же такого, по мнению людей, должно происходить в родовых путях, что убивать плод на входе в них нормально, а на выходе нет?»

Тот же самый ход мысли когда-то использовали в своей аргументации противники абортов: что за радикальная метаморфоза должна происходить с плодом при его прохождении через родовые пути, если его уничтожение вне материнского организма мы называем убийством, а внутри - еще нет? Харрис и Савулеску полностью соглашаются с этой логикой, но вывод делают обратный: убивать можно не только зачатых, но и уже рожденных младенцев.

Либеральные мыслители - такие, например, как очень уважаемый среди «свободомыслящей интеллигенции» профессор Питер Сингер - пытаются провести границы между понятиями «человеческое существо» и «человеческая личность». Дитя в утробе, как и новорожденный младенец, является человеческим существом - они и не думают этого отрицать, - но ни тот, ни другой не являются личностями, так как оба «лишены таких определяющих черт личности, как рациональность, автономность и самосознание». Поэтому Питер Сингер считает допустимым убийство младенцев в возрасте до месяца. Правда, когда еще более «прогрессивный» мыслитель Джефри Рейман указал ему, что личность формируется несколько лет, Сингер признал, что «месяц» - это не обязательное ограничение.

Церковь же просто утверждает самоочевидный нравственный принцип - нельзя лишать жизни невинное человеческое существо.

Таким образом, образованные сторонники абортов не отрицают, что дитя в утробе - чело веческое существо. Они отрицают, что всякое не винное человеческое существо имеет право на жизнь.

Церковь - это бизнес-проект по выкачива нию денег, и ничего больше!

В Евангелии мы читаем, что у Иисуса и апостолов был ящик для сбора пожертвований (Ин. 12:6), а ряд состоятельных женщин оказывали им постоянную финансовую поддержку: «Иоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, и Су санна, и многие другие... служили Ему имением своим» (Лк. 8:3). Делает ли это всё служение Господа и апостолов «бизнес-проектом по выкачиванию денег»? Ну, смотря в чьих глазах. Люди склонны приписывать другим ту мотивацию, которая понятна им самим.
<...>
Мы ожидаем, что на богослужениях будет петь хор, здание церкви будет поддерживаться в порядке, там будет работать освещение и отопление, и, более того, - что Церковь будет нести социальное служение, помогать нуждающимся, учить детей в воскресной школе.

Всё это, несомненно, потребует денег.

Денег требует и деятельность атеистических сообществ. Тот же Ричард Докинз собирает пожертвования, берет немалые деньги за лекции, продает книги и, несмотря на их явный коммерческий успех, никто не говорит, что «атеизм это средство выкачивания денег».

Ho - обратим на это внимание! больше всего о деньгах Церкви переживают те, кто никаких денег на Церковь не тратят и не собираются. Для верующего человека пожертвования в пользу Церкви - это возможность быть «своим», участвовать в деле Божием, быть не просто человеком, который заходит в храм, но одним из многих людей, благодаря участию которых храм стоит и в нем совершается богослужение.