Со списками чтения - беда
euxeynos
- 252 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Замечательный поэт с трагической судьбой, прекрасной и талантливой женой и не менее талантливым и великим сыном. Его стихи пропитаны мудростью, грустью, истинным лиризмом и духовным началом. Жаль, что Гумилёва почти никто не читает и знает только как мужа Анны Андреевны Ахматовой. Действительно жаль, потому что его литературные труды достойны самого пристального внимания.

Несмотря на то, что поэзия Гумилева (подборка "Поэты "серебряного века") необычна и интересна, я не поставила 5 баллов только из-за того, что я не до конца понимаю самого поэта и не всегда могу понять то, что он стремится выразить через свои стихи. Понять человека, даже находящегося рядом, не всегда просто, что говорить о поэте из другой эпохи.
Был момент, когда у меня сложилось ощущение общности Гумилева и Лермонтова, обоих "кидало" в крайности: из света во тьму, из тьмы на свет. Только если у Лермонтова эти крайности были разведены по разным стихам (Демон и Молитва), то у Гумилева они соседствуют в одном произведении: сначала взмывает вверх, а потом - неожиданное и резкое падение во мглу. Но, как мне кажется, внутренние мотивы для такого выражения у поэтов разные. У Лермонтова - неимоверное внутреннее душевное напряждение, "давление", которое искало выхода, сублимации. Поэтому и происходили такие прорывы, то вверх, то вниз, нужно было выплеснуть. Все знают, что люди талантливые часто обречены на страдания, пытаясь выразить и реализовать свой талант. Лермонтов - бунтарь, а Гумилев - другое, личность до конца непонятая даже его современниками. Особенно в своих ранних стихах он порой "идет по лезвию бритвы", не падая окончательно, но и не взлетая ввысь, как бы балансируя.
Ахматова говорила о нем:
"Я знаю главные темы Гумилева. И главное - его тайнопись".
"Гумилев — визионер и пророк. Он предсказал свою смерть с подробностями вплоть до осенней травы. Это он сказал: «На тяжелых и гулких машинах...» — и еще страшнее («Орел»), «Для старцев все запретные труды...» и, наконец, главное: «Земля, к чему шутить со мною...»
Зинаила Гиппиус писала Брюсову, о приехавшем в 1906г.в Париж Гумилеве:
"Валерий Яковлевич! Какая ведьма «сопряла» Вас с ним [Гумилевым]? Да видели ли Вы его? <…> Двадцать лет, вид бледно-гнойный, сентенции старые, как шляпка вдовицы, едущей на Драгомиловское. Нюхает эфир (спохватился) и говорит, что он один может изменить мир: «До меня были попытки… Будда, Христос… Но «неудачные». После того как он надел цилиндр и удалился, я нашла номер «Весов» с его стихами, желая хоть гениальностью его строк оправдать Ваше влечение, и не могла. Неоспоримая дрянь. Даже теперь, когда так легко и многие пишут стихи, — выдающаяся дрянь. Чем, о, чем он Вас пленил?"
Ахматова:
"Невнимание критиков (и читателей) безгранично. Что они вычитывают из молодого Гумилева, кроме озера Чад, жирафа, капитанов и прочей маскарадной рухляди? Ни одна его тема не прослежена, не угадана, не названа. Чем он жил, к чему шел? Как случилось, что из всего вышеназванного образовался большой замечательный поэт, творец «Памяти», «Шестого чувства», «Трамвая».
В своих ранних стихах Гумилев описывает волшебные миры, которые неведомые другим, но хорошо знакомы ему. Как будто, там - он дома, а здесь - гость.
Малоизвестный факт: в 1909г. на Чёрной речке Гумилев стрелялся с М.Волошиным. Гумилев настоял на самых жёстких условиях - стреляться с пяти шагов и до смерти. Но, к счастью, один промахнулся, а у другого пистолет дал осечку.
Первую мировую войну Гумилев "принял с простотою совершенной, с прямолинейной горячностью. Он был пожалуй, одним из тех немногих людей в России, чью душу война застала в наибольшей готовности. Патриотизм его был столь же безоговорочен, как безоблачно было его религиозное исповедание" - А. Левинсон.
Быстрокрылых ведут капитаны -
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель.
По словам Д. Андреева "Гумилев в своих поздних стихах становится более религиозен".
Та страна, что могла бы быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвёртый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо явства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
Сборник стихов "Огненный столп", который вышел в 1921г, считается вершиной поэтического творчества Гумилева.
Георгий Иванов:
"Огненный столп" - красноречивое доказательство того, что как много уже было достигнуто поэтом и какие широкие возможности перед ним открывались".
Ахматова:
"Фразы вроде «Я люблю только „Огненный столп", отнесение стихотворения «Рабочий» к годам Революции и т. д. ввергают меня в полное уныние, а их слышишь каждый день."
В том же 1921г. произошёл Кронштадский мятеж, после которого начались повальные аресты.
Гумилев никогда не скрывал своего отрицательного отношения к советской власти. Он открыто заявлял, что не понимает и не уважает большевиков и открыто заявлял: " Я монархист".
Ахматова:
"Дело в том, что и поэзия, и любовь были для Гумилева всегда трагедией. Оттого и «Волшебная скрипка» перерастает в «Гондлу». Оттого и бесчисленное количество любовных стихов кончается гибелью (почти все «Романтические цветы»), а война была для него эпосом, Гомером. И когда он шел в тюрьму, то взял с собой «Илиаду».
Строки Гумилева в год его ареста:
Какая смертная тоска
Нам приходить и ждать напрасно.
А если я попал в Чека?
Вы знаете, что я не красный!
Нам приходить и ждать напрасно
Пожалуй, силы больше нет.
Вы знаете, что я не красный,
Но и не белый, — я — поэт.
Ахматова:
"По моему глубокому убеждению, Гумилев поэт еще не прочитанный".

Дорогой Николай Степанович!
С колотящимся от волнения сердцем пишу Вам эти строки!.. Дойдут ли они до Вас? Пронзят ли пространство и время и попадут ли из Москвы 2017 года в Петроград 1917? Кто знает...
Я знаю, что 1917 год был бурным для Вас, как и для России. Вы издавали стихи, сражались в окопах Первой мировой, много путешествовали, впрочем, как и всегда. Стокгольм, Лондон, Париж - эти европейские декорации, наверное, казались Вам скучными и унылыми после солнечных городов Судана, золотых дюн Сахары и нильских изумрудных равнин. Наверное, глаза Ваши истосковались по ярким африканским краскам, а кожа томилась в ожидании палящего ветра из пустыни. Ах, Африка!.. Вы, человек из холодной и снежной России, стали ее певцом, ее героем, ее возлюбленным. Вы прошагали уверенной поступью охотника и исследователя по самым загадочным местам Черного континента, Вы описали их так, что даже в пресыщенной душе современного туриста нет-нет да и возникнет нежданное желание: а может ну их, эти отели со шведским столом по системе "все включено", и махнуть в Абиссинию?! Где она, Абиссиния? Не найти ее на карте...
Увы, Николай Степанович, нет Абиссинии, как нет и смелых первопроходцев, жаждущих спать в палатке под африканским небом и, сжимая ружье, выслеживать в одиночку львов. Мы предпочитаем турпакеты с медицинской страховкой, страховкой от несчастного случая, страховкой от невыезда, страховкой от жизни. Да, мы стали бояться жить. Под словами "полная, интересная жизнь" мы понимаем те же турпоездки, вечера пятниц в ночных клубах, шоппинг в сезон распродаж. Вы, думаю, даже не смогли бы представить себе, что такое "ночной клуб" и что такое "шоппинг". Пьянка в темном помещении среди множества незнакомых потных и дрыгающихся тел. Бессмысленное спускание денег на вещи, которые вряд ли нам понадобятся и уж точно не принесут счастья. Нет, Николай Степанович, Вы жили совсем другой жизнью. Дороги первооткрывателя, война героя, любовь поэта и сама Поэзия, Муза - вот чем была для Вас жизнь. Мы можем только завидовать, уютно умирая в своих уютных квартирках и особнячках.
Признаюсь, что именно Ваши стихи об Африке давались мне тяжелее остальных, возможно, потому что мне сложно вообразить, что я смотрю на окружающий меня пейзаж и говорю себе: "До меня этого никто не видел!" И все же я считаю восхитительным и невероятным, что Ваши стихи так отражали Вашу жизнь, а Ваша жизнь так подтверждала Ваши стихи.
Мне думается, что Вы - пророк, которых, как известно, нет в своем Отечестве. Вы очень многое предвидели, а если не предвидели, то почувствовали. И свою собственную судьбу, и судьбу страны, судьбу народа, судьбу, которую Вы так страшно разделили. Когда Вы смотрели на темные воды близ Лондона, Вы же все поняли, все предугадали... В Ваших стихах вообще очень много пророчеств, и даже кажется невероятным, что поэт влюбленный в прошлое, смог так легко заглянуть в будущее. Издавна в русской литературе сложилась традиция писать о великой и нелегкой судьбе поэта. Вспомните Пушкина и Лермонтова с их "Пророками". Первый гордился своим даром, второй был готов встретить порицание толпы, Вы же в своей волшебной "Волшебной скрипке" предугадали все. Пушкин, Лермонтов, Гумилев - мы знаем, что ждет поэта в конце. Не даром образ смерти преследует Вас в Ваших строках то мертвым леопардом, то девой с головой гиены.
Любой посторонний человек, читающий это письмо, удивится, что поэта-романтика, а Вы - романтик, хоть и называете свое творчество акмеизмом, адамизмом, символизмом, так вот, поэта-романтика я не спрашиваю о любви. Но мы-то с Вами знаем, что о любви можно говорить в стихах, поэмах, песнях и балладах. Сплетничать - никогда. Уверена, что Ваша любовь была столь же царственна и благородна, как слон, выросший из "Слоненка".
Николай Степанович, читать и перечитывать Вас - это не просто удовольствие, это мистический опыт, каждый раз новый. Иногда Ваши стихи кажутся столь же холодными, сколь и совершенными. Иногда их страстность проникает в самое сердце. Иногда у меня мурашки по коже и хочется плакать. Может быть, это рождается шестое чувство?
С уважением, любовью и благодарностью за полное совпадение поэта и человека,
Ваша поклонница Е.

Жираф (1908)
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав...

У меня не живут цветы,
Красотой их на миг я обманут,
Постоят день-другой и завянут,
У меня не живут цветы.
Да и птицы здесь не живут,
Только хохлятся скорбно и глухо,
А наутро — комочек из пуха...
Даже птицы здесь не живут.
Только книги в восемь рядов,
Молчаливые, грузные томы,
Сторожат вековые истомы,
Словно зубы в восемь рядов.
Мне продавший их букинист,
Помню, был горбатым, и нищим...
...Торговал за проклятым кладбищем
Мне продавший их букинист.

Нежно-небывалая отрада
Прикоснулась к моему плечу,
И теперь мне ничего не надо,
Ни тебя, ни счастья не хочу.
Лишь одно бы принял я не споря —
Тихий, тихий золотой покой
Да двенадцать тысяч футов моря
Над моей пробитой головой.
Что же думать, как бы сладко нежил
Тот покой и вечный гул томил,
Если б только никогда я не жил,
Никогда не пел и не любил.
















Другие издания


