Морфий. Повести и рассказы

Несмотря на малый размер и дневниковую форму, книга очень сильная. Здесь последовательно, педантично, почти с научным интересом показана постепенная деградация личности под воздействием приёма наркотиков - в данном случае морфия и, частично, кокаина. Пробирает до печенок. Такие книги, мне кажется, надо обязательно включать в школьную программу, вместо дурацких антинаркотических агиток. И конечно, особенно цепляет то, что произведение, по сути, автобиографическое, что Булгаков сам прошёл через зависимость от морфия, но всё-таки смог невероятным усилием воли её преодолеть. И книга звучит как предостережение всем тем, кто считает, что наркотики - это несерьёзно и можно соскочить с них без последствий в любой момент.

«Морфий» – это личный дневник молодого сельского врача, который плавно перетек в его собственную историю болезни. Этот дневник расскажет, как легко пристраститься к морфию, и к каким печальным последствиям приводит данная зависимость.
Рассказ мне понравился, так как автор блестяще показывает, как человек катится по наклонной. Читая данный рассказ прямо чувствуешь, как зависимость от морфия медленно, но верно затягивает героя в пучину отчаянья. Думаю, такой рассказ было бы неплохо изучать в школах, так как он весьма поучительный для молодежи.

Начало 20 века, когда о наркотиках не знали столько, сколько сейчас, не говорили и не предупреждали. Личные записи наблюдений человека, попавшему в зависимость по причине болезни, далее – по роковому неведению и по всё сильнее развивающемуся пристрастию к приему наркотика (кокаина), разлагающего и тело и душу. Изменения в поведении, в потере контроля над эмоциями, над своими действиями, невозможность адекватно воспринимать происходящее, и что самое страшное – не имеющего воли отказаться от приема убивающего его «лекарства». Жутко, конечно. Тем более, что написано врачом, т.е. человеком, знающим все особенности функционирования организма здорового и больного.
Поразило необычное описание наблюдения момента уходящей жизни… Рассказ небольшой, но впечатление от него сильнейшее. Удручающее.

Слушала аудиовариант в исполнении Михаила Горевого. Отличное прочтение. Очень выразительно, правдоподобно, убедительно.

Повесть М.А. Булгакова «Дьяволиада» организована по канонам немого кинематографа начала ХХ века. Возможно, автор экспериментировал с тем, чтобы данное произведение могло произвести психологическое воздействие, сопоставимое по силе с таковым после просмотра фильма. Быстрая смена динамичных сцен в тексте, небрежные переходы от одного действия к другому воспринимаются схоже со скачущим мерцающим черно-белым изображением фильмов того времени, где движение людей неестественно ускорено. Переходы от плана к плану и от кадра к кадру старых кинокартин кажутся негармоничными, неправильными, резкими – как и дискретная смена сцен в «Дьяволиаде».

Киноязык того времени относительно прост, примитивна и игра актеров - в повести это нашло отражение в грубой, буффонадной манере поведения персонажей.

Главного героя автор представляет наскоро: нам уже знаком типаж маленького человека, изображенного в произведениях Гоголя и Чехова. Булгаков продолжает традицию, трансформируя архетип в соответствии со своей эпохой – главному герою, Короткову, предстоит борьба с бюрократической стихией.

Коротков со своим глупым непониманием происходящего абсурда, со своей мельтешащей пластикой, «взмахиваниями курицей», произносящий слово «спички» «угасающим голосом» (катахреза), становится жертвой бюрократического хаоса. Он сходит с ума – у него происходит раздвоение личности. Автор неясно прорисовывает эту линию повествования. Нам известно только то, что некто Колобков очень похож на Короткова внешне (на фонетическом уровне в том числе) и в конце произведения у зеркального отражения Короткова как будто бы появляется независимость – Коротков выбегает из лифта, а отражение остается. В конце произведения Коротков внутренне признает свою двойственность, говоря о себе во множественном числе: «… нам теперь уже всё равно», «…атакуем…».

Не только у Короткова есть двойник. Почти у каждый персонаж представлен в произведении с отражением. Имеют деформированные отблески и предметы (бильярдный шар во сне первой главы и финальная сцена обороны бильярдными шарами перед самоубийством в последней; ролики, на которых Кальсонер перемешается сначала только в воображении Короткова, а потом они действительно материализуются к концу произведения). В названиях глав также заметна симметрия: «Орган и кот» в центре, окаймлены «Первой ночью» и «Второй ночью», на периферии «Лысый появился» и «Страшный Дыркин» оба с буквами «ы» в сильной позиции, также некоторые фонетические отзвуки (в форме аллитерации) можно заметить в парах «парфорсное» и «параграф», «производства» и «бездна». Композиционная зеркальность усиливает эффект бесовщины и мистики в «Дьяволиаде». Помимо зеркального мотива, в структуре произведения можно заметить двоемирие. Литературный герой, созданный и описанный классиками, попадает в новую беспокойную кинематографическую обстановку – и мы видим, как он не уживается, диссонирует в ней. Нам известно, как недолюбливал Булгаков суетливый мир с бюрократией, где начальник

мероприятия безграмотен и пишет свою фамилию с маленькой буквы и где на двери Коротков видит ужасное слово «Начканцуправделснаб». Автору ближе тот мир, который находится за второй дверью с надписью «Дортуаръ пепиньерокъ» (с дореволюционной «ъ» в конце слов).

Кинематографичный вектор задают звуки «Дьяволиады». Голоса, попадающиеся в произведении - писк, хруст, кукареканье и тембры, сравнимые со звуком падения медного таза - легко представить реализованными в той беспокойной взбалмошной музыке, которой раньше сопровождалось комедийное немое кино. Угрожающее действует нарастающий с каждой главой шум печатных машинок: в пятой главе «…дробный непрерывный грохот и звоночки…», в девятой главе «…стена перед глазами Короткова распалась, и тридцать машин на столах, звякнув звоночками, заиграли фокстрот». Следующий эпизод имеет цирковой, театральный, кинематографичный характер: «…тридцать машин на столах, звякнув звоночками, заиграли фокстрот. Колыша бедрами, сладострастно поводя плечами, взбрасывая кремовыми ногами белую пену, парадом-алле двинулись тридцать женщин и пошли вокруг столов». Присутствие этой сцены в повести добавляет в произведение оттенок карнавальной эстетики.

Булгаков обращался к операторской технике. В произведении можно увидеть описания, сделанные при использовании субъективной камеры. В последней главе в эпизоде с самоубийством Короткова автор несколько раз меняет ракурсы: «Солнечная бездна поманила Короткова…он подпрыгнул и взлетел вверх… неясно он видел, как серое с черными дырами, как от взрыва, взлетело мимо него вверх. Затем очень ясно увидел, что серое упало вниз, а сам он поднялся вверх к узкой щели переулка, которая оказалась над ним».

Автор с насмешкой напрямую указывает нам на свою задумку воспользоваться кинематографической техникой при написании повести. В главе «Машинная жуть» чиновник, объясняет Короткову появление секретаря из-под стола словами: «Естественно, вылез…не лежать же ему весь день. Пора. Время. Хронометраж» (разоблачение приёма и парцелляция).

Структура произведения, рисующая двумерную плоскость, звуковое оформление, дискретное соединение сцен, сатирический гротеск делают повесть похожей на фарс, кинематографическую ленту с отдельными кадрами. Переходная эпоха начала века изображена Булгаковым замутнённой, кишащей абсурдом, состоящей из сумбура и фантасмагорического быта.

Люблю Булгакова настоящего, - в "Собачьем сердце", в "Морфии", в "Записках юного врача". Люблю Булгакова-доктора, циничного, язвительного, до боли жизненного и точного, вроде грубого, но одновременно - изящно-тонкого.
"Морфий" - сильнейший рассказ, большая часть которого написана в моем любимом, "дневниковом" стиле, погружающем внутрь мыслительного процесса, рождая волшебное иллюзорное ощущение того, что текст понятен лишь тому, кто его писал, а нам удалось влезть в его голову и узнать, что он написал.
Доктор Бомгард прекрасен, - элегантно-мрачный архетип врача, тридцать лет назад пожалевшего, что стал врачом, да что там, что родился на этот свет и решил стать врачом. Люблю таких представителей этой профессии даже больше, чем добрый и огромных дядек с мягкими руками и ласковыми голосами, умеющих заставить открыть ротик любого испуганного малыша. Люблю потому, что эти люди - величайший пример стойкости, самообладания и ответственности. От всей души ненавидеть то, что тебе пртзлдится делать, но делать, и делать хорошо, потому что от этого зависят жизни, - это нужно уметь. И я восхищаюсь теми, кто смог.
Пожалуй, с доктора Бомгарда стоило бы брать пример его коллеге доктору Полякову, который, в отличие от него, совершенно не умеет "плакать, колоться, но есть кактус". Вернее, умеет как раз, но совершенно извращенно - плачет, но жрать кактус не хочет, а хочет только колоться.
"Морфий" прекрасно иллюстрирует всю глубины бездны, в которую падает наркозависимый человек, а в особенности - врач. Тяжело слезть с чего-то, когда ты просто ничего не соображаешь, но когда ты свято убежден, что сможешь бросить в любой момент, ведь ты врач, и прекрасно знаешь, как все работает, а потом выясняешь, что нет, ничего подобного, и вся твоя вера идет крахом - вот это ад.

Удивительный, конечно, рассказ. И вроде не читаешь ничего страшного - это все ничего, это глупости, вот возьму и брошу, пишет автор дневника - и все же ужасаешься: ведь не бросит. И морфий не отпустит до самого конца. Сначала убаюкивает, защищает от решительно всех проблем, дает как будто бы ясность ума и бешеную работоспособность, а меж тем нежно, но твердо, забирает в свои мягкие объятия, чтобы больше не дать ни капли независимости. К концу больше нет никаких желаний кроме потребности в морфии. И нет больше никакой возможности выбраться. Рассказ сильно впечатлил.

В школьные годы прочтение русских классиков было по принуждению и соответственно вызывало некоторое отторжение. Я довольно настороженно выбрала М. Булгакова для прочтения в рамках игры классики и для начала решила взять небольшое произведение, дабы не сильно себя ломать. Но я была приятно удивлена, получив большое удовольствие от рассказа «Морфий» - читается легко, а тема поднятая в нем актуальна и по сей день. Скажу больше, у меня появилось желание продолжить свое знакомство с творчеством писателя.