Клык и коготь

— Вы что-то хотели мне сказать, Досточтимый Лондавер?
Его зеленые глаза встретились с ее, и впервые за время их знакомства она почувствовала, что начинает возбуждаться.
— Эйнар, ты знаешь, что я люблю тебя, – сказал он. – Я говорил тебе это на горе в прошлый раз. Я считаю себя связанным с тобой, что бы ты тогда ни сказала. Но Даверак…
— Я знаю. Он отказывается пополнить мое приданое теперь, когда Беренда мертва, – сказала Эйнар, делая шаг в комнату. – Он мне сказал об этом.
— Я хочу на тебе жениться, но просто не могу себе этого позволить. Я объяснил тебе это ранее, – сказал он сдавленным от отчаяния голосом. – Нам придется подождать.
— Подождать? Чего? – спросила Эйнар.
— Когда умрет один из моих дядей и оставит мне сколько-то золота, или кто-то из твоих родственников сделает то же самое. – Свой план он излагал не очень уверенно. – Или я могу отправиться в Ириет или другой город на поиски удачи – хотя это не очень пристало мне, потому что я Досточтимый, правда же? – Лондавер неловко переминался с ноги на ногу.
— Я не могу себе представить, что ты займешься торговлей или поступишь в казенное учреждение, как мой брат Эйван. Единственная удача, на которую ты можешь рассчитывать, это богатая невеста, – сказала Эйнар.
— Я никогда не встречал никого, кто бы мне нравился так, как ты, – сказал Лондавер просто и искренно. – И ты такая умная. А сам я не очень-то умен. Но ты – то, что мне нужно. Ты можешь быть умной за двоих. Я думаю о том, что ты говорила, о звездах и о хорошем обращении со слугами. Я согласен с тобой тем больше, чем больше об этом думаю. Мне бы хотелось узнать больше, что ты думаешь о разных вещах. Я не хочу жениться на другой.

Глаза Беренды закатились, и она испустила очередной, очень громкий стон. – Позаботься о моих детях, – сказала она, – обо всех четверых.
— Я сделаю для них все, что смогу, – пообещала Эйнар.
— Они тебя любят, – заверила ее Беренда.
Эйнар уже знала это.
— Я тоже их люблю, – сказала она безжизненно.
— Думаешь, ты сможешь сдвинуть это яйцо? – спросила Беренда отрывисто, слегка задыхаясь. – Оно точно сломано, вне всяких сомнений. Оно делает мне больно.
— Я могу попытаться, но я не доктор, – сказала Эйнар.
Она обошла сестру и подняла ее хвост, но тут же чуть не выронила его. Она никогда не видела столько крови. И все больше вытекало из-под хвоста сестры. Плоть интимных мест Беренды выглядела растянутой и разорванной. Яйцо Эйнар не видела. Когда она пошевелила рукой, с хвоста отпала пластина чешуи в том месте, где она ее коснулась.
— Тебе обязательно надо здесь быть? – спросила Эйнар. – Если ты начнешь биться, ты можешь разбить эти два яйца.
— Это было бы последней соломинкой, что сломает хребет быку, если говорить о Давераке, – сказала Беренда и медленно поднялась на ноги. – Я пришла сюда, надеясь, что смогу снести яйцо, это то место, где оно должно быть. Я начала истекать кровью еще в столовой. Это было почти смешно. Наши гости не знали, что делать, помогать мне или съесть меня.

— Ты повредил переднюю ногу. Если бы ты был драконицей, то вряд ли вообще использовал бы ее для ходьбы, – ободряюще сказала Селендра, опуская его с рук. Он похромал в пещеру с сокровищем.
— Ты же свои используешь, – сказал он укоризненно, оборачиваясь.
— Только под землей и только по Перводням, – сказала Селендра, показывая ему тонкие мозолистые наросты на костяшках своих лап. Он осторожно прикоснулся к ним когтем. – А некоторые изящные дамы даже тогда не касаются ими земли. Я уверена, что, если ты посмотришь на лапы Благородной, ты совсем не найдешь на них мозолей, так же, как у Почтенной Телсти. Ты вполне можешь походить пока на задних лапах, а когда вернемся домой, Эймер полечит переднюю.
— У моей матери есть мозоли, как у всякого дракона, который живет по заветам Вельда, – сказал Шер. – А Геленер Телсти – одна из тех изящных дам, кто гордится мягкостью своих лап и другими бесполезными достижениями.

— Тогда почему бы тебе не подойти и не обнять меня? – спросил Лондавер неуверенно.
Эйнар поколебалась. Если она это сделает, она зардеется, и тогда она уже будет связана обязательствами.
— Почему бы тебе не проверить сначала, что Сиятельный Даверак думает о моем приданом? – спросила она. – Прежде чем ты окончательно посватаешься.
— Ты такая практичная, Эйнар, – сказал Лондавер. – Такая умная и такая практичная, и еще красива такой нежной красотой. Ты мне действительно нравишься больше всех дракониц, что я знаю. Думаешь, Даверак может попытаться обмануть нас? Мне кажется, действительно лучше будет с ним поговорить, пока ты еще не выглядишь как невеста. Очень хорошо, давай тогда сохраним все это как устное соглашение, пока я не поговорю с Давераком. Но я буду считать, что мы с тобой помолвлены, какого бы цвета ни была твоя чешуя, и я буду всей душой ожидать, когда увижу тебя розовой, а затем все более и более красной.
Он не был драконом из легенды – благородным, отважным и решительным. Но он был разумным и нежестоким, и он мог дать ей дом, где Селендра могла бы жить.
— Я выйду за тебя, как только ты этого захочешь, после того как все устроится с приданым, – сказала она, думая, что надо немедленно написать об этом Селендре.

— Ты что, вольнодумец? – спросил Лондавер, застигнутый врасплох. – Радикал?
— Я не знаю. А во что они верят? – спросила Эйнар.
— Ну, что слуги должны быть свободны, что религию надо ограничить Перводнями и что можно разрешить Старую Веру. Что перед законом все должны быть равны, и все такое.
— Тогда, может, я и есть радикал, – сказала Эйнар задумчиво, удивляясь сама себе.
— Лучше про это никому не рассказывать, – посоветовал Лондавер.
— Ты все еще готов сделать мне предложение? – спросила Эйнар.
— Да, разумеется, с чего бы мне передумать, – ответил по-настоящему озадаченный Лондавер. – Ты же не собираешься развязать всех слуг в Лондавере или что-нибудь подобное, правда же?
— Ну, не сразу, – сказала Эйнар. Она не была уверена, что это снисходительное отношение к ее убеждениям, будто она – какая-то оригиналка, ей нравилось, но это все же было лучше, чем могло быть. Она содрогнулась при мысли о реакции Даверака или даже ее отца на ее декларации свободомыслия.

Слуги провели его через модную переднюю, выложенную галькой и полудрагоценными камнями, в парлорную, где Кетинар выступила вперед, чтобы приветствовать его. Она была темно-красной, пережила три кладки, разумно распределенные во времени, и, хотя ее головной убор щеголял искристыми цитринами и гранатами, как и положено даме на переднем крае моды, никто бы не назвал ее красивой. Ее одухотворенный облик не нуждался в красоте. Может быть, глаза ее были посажены на морде слишком близко, но зато они сверкали ярче, чем самоцветы в кружевах на ее лбу.