Уолден, или Жизнь в лесу

В Хариванше6 сказано: «Дом без птиц – все равно, что мясо без приправ». Мой дом был не таков: я сразу оказался в соседстве с птицами, но мне не пришлось сажать их в клетку, – я сам построил себе клетку рядом с ними. Я приблизился не только к тем, кто обычно прилетает в сады и огороды, но и к более диким – к лучшим лесным певцам, которые почти никогда не услаждают слух жителей поселка – к дрозду7, красной танагре, зяблику, козодою и многим другим.

И над моей хижиной веял тот же ветер, который овевает вершины гор, ветер, доносивший до меня лишь обрывки земной музыки, ее небесную часть. Утренний ветер веет всегда, и песнь мироздания звучит неумолчно, но мало кому дано ее слышать. На всех земных вершинах можно найти Олимп.

Наша городская жизнь замерла бы без неизведанных лесов и лугов вокруг. Дикая природа необходима, как источник бодрости: иногда перейти вброд болото, где прячутся выпь и серая куропатка, услышать крик бекасов; почувствовать запах шелестящей осоки там, где гнездятся самые дикие и нелюдимые пернатые, а норка крадется брюхом к земле. Мы искренне хотим все исследовать и изучить, одновременно желая таинственности и загадок бесконечно дикой и потому непостижимой планеты.

Сам язык наших гостиных теряет силу и вырождается в болтовню, наши жизни выражаются иными символами, а его метафоры и тропы скрылись из виду. К ним приходится продираться сквозь подносы и столики с закусками. Словом, гостиная чрезвычайно далека от кухни и мастерской.

В наше время хозяин не допускает вас к своему камину, он нанимает каменщика, чтобы тот построил гостевой очаг в коридоре, а гостеприимство выродилось в искусство держать вас на расстоянии. Стряпня окружена такой тайной, словно задумано вас отравить.

Познавший истинный вкус своей пищи никогда не станет обжорой, иной же станет им обязательно. Пуританин ест корку черного хлеба с тем же аппетитом, как городской депутат — суп из черепахи. Человека оскверняет не пища, попадающая в рот, а сопутствующее чревоутодие. Дело не в качестве и не в количестве, а в пристрастии к чувственным наслаждениям, когда поглощаемое предназначено не поддержать тело или пробудить к духовной жизни, а накормить гробовых червей, которым мы достанемся.

Рад, что так долго пью исключительно воду, как и предпочитаю естественное небо раю курильщика опиума. Хотелось бы всегда сохранять трезвость: а степеней опьянения бесконечно много. Вода должна быть единственным напитком мудреца. Вино не столь благородно, и представьте, как вы выплескиваете утренние надежды вместе с чашкой горячего кофе или вечерние — с чаем.

Величайшие достижения и достоинства ценятся меньше всего.

Физический труд, даже на грани монотонности, никогда не бывает худшим из занятий. В нём есть постоянная и бессмертная мораль, а ученому он приносит желаемый результат.