Einstein

1. "Милева, как и ты, книжный червь, а у тебя должна быть жена". Однако, он взял с неё обещание, что они не превратятся после брака в сытую буржуазную пару: "Мы вместе будем неустанно заниматься наукой, так что мы не станем старыми мещанами, правда? Ты должна быть всегда моей ведьмочкой и уличным мальчишкой. Все, кроме тебя, кажутся мне чужаками, они как будто отгорожены от меня невидимой стеной."

2. Восемь часов бессмысленной рутины в день? Отупляющей работы нужно избегать! По-видимому, случайность, в результате которой он оказался экспертом в Швейцарском патентном бюро, а не послушником в академической монастыре, похоже, взрастила в нём некоторые черты, благодаря которым он достиг успеха: весёлый скептицизм по отношению к тому, что напечатано на бумаге и независимость суждений, позволявшие ему пересматривать базовые аксиомы.

3. Безработный энтузиаст. Слепое преклонение перед авторитетами - главный враг истины.

4. Самое интересное - обнаружить скрытое единство в совокупности явлений, которые кажутся совершенно не связанными между собой.

5. Сосредоточенность на проблемах реальной жизни стимулировала меня к тому, чтобы видеть физические последствия теоретических концепций.

6. Марич жаловалась на рутинную работу по дому и ту роль простого наблюдателя, которую она играла в обсуждении научным вопросов. Друзья Эйнштейна отмечали, что она становится всё более угрюмой.

Конечно, релятивистская механика ни в коей мере не была прямо ответственна за что-либо в этом роде. На самом деле взаимодействие этой теории и модернизма лежит в области мистики. В истории бывают периоды, когда расстановка сил меняет мировоззрение человека. Именно это произошло с искусством, философией и наукой во времена раннего Ренессанса, а затем еще раз с наступлением эпохи Просвещения. Теперь, в начале ХХ века, появление модернизма было связано с разрушением старых структур и отрицанием старых истин. Произошло самопроизвольное возбуждение, частью которого были работы Эйнштейна, Пикассо, Матисса, Стравинского, Шенберга, Джойса, Элиота, Пруста, Дягилева, Фрейда, Витгенштейна и десятков других людей, покинувших старую колею. Они, казалось, порывают связи с классическим способом мышления.

What Einstein appreciated in Mozart and Bach was the clear architectural structure that made their music seem “deterministic” and, like his own favorite scientific theories, plucked from the universe rather than composed. “Beethoven created his music,” Einstein once said, but “Mozart’s music is so pure it seems to have been ever-present in the universe.” He contrasted Beethoven with Bach: “I feel uncomfortable listening to Beethoven. I think he is too personal, almost naked. Give me Bach, rather, and then more Bach.”
He also admired Schubert for his “superlative ability to express emotion.” But in a questionnaire he once filled out, he was critical about other composers in ways that reflect some of his scientific sentiments: Handel had “a certain shallowness”; Mendelssohn displayed “considerable talent but an indefinable lack of depth that often leads to banality”; Wagner had a “lack of architectural structure I see as decadence”; and Strauss was “gifted but without inner truth.”

But after being exposed to Mozart’s sonatas, music became both magical and emotional to him. “I believe that love is a better teacher than a sense of duty,” he said, “at least for me.”
Soon he was playing Mozart duets, with his mother accompanying him on the piano. “Mozart’s music is so pure and beautiful that I see it as a reflection of the inner beauty of the universe itself,” he later told a friend. “Of course,” he added in a remark that reflected his view of math and physics as well as of Mozart, “like all great beauty, his music was pure simplicity.