Ошибка Творца

Любопытнейшая книжица вышла в 1912 году у мистера Годдарда. История, изложенная в ней, проста и нравоучительна. Однако в отличие от традиционных нравоучительных новелл, рекомендующих читателям учиться, трудиться и молиться – и через труд и молитву достичь желаемого, книжка врача детского приюта для психически неуравновешенных детей из Нью-Джерси приводит к совсем иным выводам. Видите ли, одна из обитательниц приюта рассказала доктору об истории своей семьи, она-то и легла в основу книжицы. Генеалогическое древо больной Каллилак в самом истоке своем разделилось на два ствола, достойные внимательного изучения. Итак, предок пациентки, герой Гражданской войны за независимость, Мартин Каллилак, возвращаясь домой, сделал походя ребенка полоумной барменше, а потом женился на хорошей девушке из добропорядочной квакерской семьи. От каждой из дам у Мартина появилось потомство. А от того потомства – еще потомство. И чем дальше в лес, тем яснее становилось доктору: от гнилого корня родились преступные и безумные элементы, а от славной квакерши – напротив, честные и прекрасные люди. Какой же вывод сделал доктор? Нельзя позволять слабоумным размножаться. Иначе мир погрязнет в криминале и безумии. Много раз переизданная брошюрка стала святой книгой для американской евгеники. Вскоре в тюрьмах стали практиковать стерилизацию. Расовая сегрегация, невозможность браков между белыми и черными уже была в порядке вещей. Американские поборники евгеники считали, что мир должен достаться белокурым и голубоглазым, поэтому ни коренное население, ни мексиканцы, ни азиаты не могли претендовать на выживание в Соединенных Штатах. Дефектные генетические древа следовало вырвать с корнем. Изоляция, стерилизация, запрещение на брак и – слово, впервые произнесенное еще в 1912 году, – эвтаназия.

Примерно в то же время вышла книга некоего итальянца – Чезаре Ломброзо. Как и Гальтон, тот обмерил немало черепов и сделал вот какой вывод: человеков существует два вида. Один из них – атавизм, человек преступный. У такого индивида имеются аномалии в строении черепа, напоминающие черепа доисторических рас: узкий скошенный лоб, асимметрия глазных впадин и чересчур развитые челюсти. И при всем различии между итальянским тюремным врачом и английским джентльменом, их изыскания сходились в одном. Там, где англичанин искал высшую расу, итальянец доказывал существование преступной подрасы. Перед смертью Гальтон написал роман-антиутопию, которым, впрочем, не заинтересовалось ни одно издательство, где изложил следующее: «То, что природа делала слепо, медленно и жестоко, следует делать прозорливо, быстро и мягко». К несчастью, потомки только частично прислушались к советам благообразного английского джентльмена.

– Не рассчитывайте на свидание, и еще, на будущее, я вам не «дикая кошечка».
– Ты – девушка с двойным дном, и я – парень непростой, – усмехнулся он. – Мне уже пора обзаводиться семьей, политик-холостяк вряд ли сможет со знанием дела говорить о вечных ценностях вроде крепкой семьи и воспитания детей. А ты как-никак дочь профессора, и что ты там заканчиваешь сейчас в своем МГУ? Экономику? Вот и славно. Представь, как мы будем отлично смотреться на общих снимках. – Он приобнял ее, и они на секунду отразились в зеркалах забегаловки. Надя против воли загляделась: да, их красота, помноженная на два, производила убойное впечатление. Но главный аргумент он добавил, уже галантно распахивая перед ней дверь: – Рядом со мной тебе не нужно будет притворяться, радость моя. А это, согласись, огромный плюс в семейной жизни.

– Я, когда выкладывала эти фотографии перед Надей Шварц, все понять не могла, что в них общего.
– Кроме принадлежности к огням шоу-биза? – Андрей, в благостном состоянии духа, был готов служить одновременно и четками, и доктором Ватсоном, задающим туповатые вопросы своему Холмсу.
– О нет. Тут нельзя путать причинно-следственную связь. Мы думали, что это нормально, что в подобных областях работают такие красавцы. А на самом деле все наоборот. Шоу-бизнес – это логичное развитие тех данных, которые подарила им природа. А вернее сказать, профессор Шварц. Он занимался евгеникой, Андрей. Выведением идеального человека. Вот что у них было общее, оно бросалось в глаза, а мы проморгали это сходство, даже не заметили!
– Они идеальны? – усмехнулся Андрей.
– Они красивы. Вспомни, как они все красивы. Каждый по-своему, но бесспорно, безусловно красивы. Вот почему они оказались в тех областях, где внешние данные наиболее востребованы: кино, телевидение, модный бизнес.

– Прежде всего – подумать о том, как твой собственный характер соответствует герою. Понимаете, персонаж должен быть и похож, и не похож на своего хозяина.
– Это как же? – усмехнулась Маша. – В смысле единства противоположностей?
– В смысле – если не умеешь петь, не заделывайся менестрелем. А с другой стороны, если трусишь по жизни, здесь, в играх, можно попробовать поиграть в отважного воина. Главное – не увлечься и чтоб всего было в меру.
– Эдакий психоанализ в действии, – кивнула Маша. – Так вы ассасин по склонности к убийству или «за-ради интереса»?
Федя ухмыльнулся:
– Кто ж правду полиции скажет? Но вообще-то я, знаете, по жизни неуклюжий, постоянно кому-нибудь ноги оттаптываю, чашки бью регулярно, мать уже мне керамические такие, знаете, крепкие ставит, и то… Вот я и подумал: заделаюсь ассасином, профессиональным убийцей, который как тать рыщет в ночи. Бесшумно передвигается, взбирается на отвесные стены, все такое…
– И как, сработало? – Маше и правда стал интересен результат. Вот если вдруг она станет играть в звезду поварского искусства, окончившую какую-нибудь высшую кулинарную школу в Париже? Тогда Андрей однажды за ужином просто…
– Ну так, чуть-чуть, – прервал ее мысли несколько смущенный Федя. – Подкрасться, конечно, так, чтоб меня не услышали, не могу. Но посуду стал бить реже, это факт.

– Ты, наверное, тоже в Надьку влюблен.
«Конечно, – корчилось все внутри, – кому ты нужна, прыщавая сарделька? И так-то никому не нужна, а уж если поблизости оказывается зеленоглазая Надя Шварц… Да ты сама бы на себя не посмотрела, ничего удивительного, что Макс…»
И тут она почувствовала теплые твердые руки вокруг своих трясущихся, как желе, плеч.
– Ну, колобочек… – Он тихо целовал ее в висок. – Ну что ты опять завелась-то, а? Она, конечно, красивая и все дела, но ты же мой родной, теплый колобочек…
– Я не колобочек, – втянула она носом обиженно, но рук его не скинула. Мириться им было так же сладко, как и ссориться.

– Ты это, не удивляйся. Он же ученый, генетик.
– И? – Андрею уже хотелось как можно быстрее покинуть пахнущий потом и дешевым дезодорантом, больше похожий на притон отель.
– Я его однажды спросила: ты чего не женишься, детишек не заведешь? Так не поверишь, что он мне ответил – говорит, боюсь я вас, женщин. Мы, типа, воплощаем для него все неизвестное, что в генах содержится. Типа – вечная загадка природы. За отдельно, мол, взятую жизнь не разгадать. Говорит – насмотрелся я на генные мутации, не хочу детей. А если не хочу, зачем, мол, так, без денег, с нормальной женщиной, начинать? А с тобой – честный обмен, и все. – Она вздохнула. – Жалко его. Но мне-то чего? Он клиент постоянный, плохо, что ли?