Бог тебе судья

– В том то и дело, что от всего этого ужаса не спрятаться и не скрыться, – ответила она, – а значит, оно меня настигнет, где бы я ни была. Так к чему весь этот маскарад и ограничения? Нет, я так больше не могу. Ухожу из церкви, прямо сегодня.

Я хотел спросить у нее, а как же призвание? А как же Бог? А как же все то, о чем так громко говорится в Ватикане? Но не стал. Я видел решимость в ее умных глазах и понимал, что это совершенно не мое дело, куда пойдет работать эта молодая женщина, решившая снять с себя одеяние монахини. Ее отношения с Богом не мое дело, это очень личное и глубокое.

– Не все могут служить, – ответила сестра Мария. – Видимо, я не могу. Это не значит, что я больше не верю. Это значит, что я не готова посвятить жизнь служению. Бог на меня за это не обидится. Я считаю, что правильнее уйти и освободить место для той, которая действительно этого хочет, чем служить кое как, постоянно взращивая в себе мысли уйти. В служении неистинные намерения недопустимы, там нет места притворству и насилию. Это сугубо добровольное дело и, видимо, не мое.

У меня были подруги, и связь с ними не утратилась. Но я, конечно, к ним не обращусь. Они мой выбор не поддерживали и были, кстати, правы. Они мне говорили, что это не мое. Но мне было лучше знать. Да даже если бы и поддержали, я привыкла все сама. Мне так спокойнее.

И правильно говорит бывшая монахиня Мария: служение – дело сугубо добровольное, и притворству там места нет. Я не стал притворяться, что хочу и могу это делать, нет, я честно признался и себе, и всем вокруг, подав на развод, – бороться я не хочу и не могу. Но это не значит, что мне все равно. Совершенно не значит!

Я мог остаться в семье, мог поддерживать ее, но я развелся и ушел. Я свой выбор сделал, и родители Жанны никогда не допустят, чтобы я пошел на попятную, пусть даже Жанна меня поняла и хочет меня видеть. Для них я моральный урод, который делает так, как ему удобно. Захотел – развелся, захотел – пришел. По их мнению, это подло, низко и не заслуживает понимания. Любая моя борьба обречена на провал, поскольку если бы я действительно хотел бороться с болезнью за Жанну, я бы не ушел.

И снова тот же вопрос: а чего я ожидал? Никто никогда меня не поймет и не обязан этого делать. Я действительно бросил свою жену в беде, а обещал быть с ней и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии. И не был нигде.

Я не знаю, за каким чертом я позвонил Мечинскому и предупредил его, что если не позвоню в течение часа, то ему нужно будет вызвать полицию и прислать ее по сказанному мной адресу, но это спасло мне жизнь.