Полное собрание рассказов

Весьма своеобразный стиль я наблюдаю у рассказов Хемингуэя, который я не заметила в давно прочитанном романе "По ком звонит колокол". Ассоциация такая рождается, что каждое, довольно примитивное предложение таит в себе не по одному абзацу, и невольно появляется ощущение, что автору было лень говорить. Да, настолько лень, что он не только не вдавался в подробности, но и самим фразам придал какое-то по-детски односложный оттенок. Вот такая своеобразная ёмкость, которая мне нравится у Ирвина Шоу, а здесь просто переходит все границы и напоминает айсберг, на мой взгляд. Что ж, как писатели по манере письма, так и читатели по своему восприятию все разные и разнообразные - и пусть так будет.

"Доски пристани были жесткие, шершавые, холодные, и Джим был очень тяжелый и сделал ей больно. Лиз хотела оттолкнуть его, ей было так неудобно, все тело затекло. Джим спал. Она не могла его сдвинуть. Она выбралась из-под него, села, оправила юбку и пальто и кое-как причесалась. Джим спал, рот его был приоткрыт. Лиз наклонилась и поцеловала его в щеку. Он не проснулся. Она приподняла его голову и потрясла ее. Голова скатилась набок, он глотнул слюну. Лиз заплакала. Она подошла к краю пристани и заглянула в воду. С залива поднимался туман. Ей было холодно и тоскливо, и она знала, что все кончилось. Она вернулась туда, где лежал Джим, и на всякий случай еще раз потрясла его за плечо. Она все плакала."

Вот в этом абзаце вся суть рассказа и довольно - таки грустная суть. У каждой женщины были подобные минуты в своей жизни. Они, конечно, чаще всего очень волнительны, если не сказать страшны, наверняка несколько "скомканы" из-за новизны ощущений, а потому не особо прекрасны. Но самое главное, чтобы они не вызывали потом грусти и желания поплакать, а мужчина не уснул бы через минуту после финала. Возможно, и здесь могло быть более душевно, если бы любила не только девушка, хотя думаю, что у такого кузнеца любовь тоже носила бы похожий оттенок неотёсанности и животного примитива.

С удовольствием перечитал полюбившиеся рассказы Хемингуэя и открыл для себя несколько замечательных вещей, не встречавшихся ни в одном из современных изданий его новелл. Многие истории представлены в новых переводах, преимущественно Виктора Вебера. Ранние, но уверенные пробы пера юного литератора («Божий суд», «Вопрос цвета», «Сепи Джингэн», «Течение») состоялись под влиянием Джека Лондона, любимого писателя Эрнеста, которого ему запрещали читать родители. Сквозь другие первые рассказы («Что-то кончилось», «В мичиганской глубинке», «Трёхдневная непогода») красной нитью проходят не по годам зрелые суждения автора об эфемерности краткого мига счастья, после которого не остаётся ничего, кроме опустошённости и одиночества. Постоянным героем большинства историй является Ник Адамс — альтер эго писателя, устами которого он мог выразить своё непростое отношение к родителям, окружающей действительности, смерти и самому себе. Один из лучших рассказов о Нике — «На Биг-ривер», навеявший воспоминания о детстве, когда мы с дедом на рассвете рыбачили на речке возле соснового бора. С этой лиричной историей перекликается новелла «Последняя хорошая страна», восходящая к временам, когда у юного Хэма были проблемы с законом из-за мелкого браконьерства. Из общей канвы сборника выделяются рассказы 30-х годов, вдохновлённые пребыванием писателя на испанской гражданской войне в качестве военкора («Мотылёк и танк», «Донос», «Ночь перед боем»), а также крепкие криминальные истории в духе «Поездки на поезде», «Эшиллесовой пяты» и «Киллеров». В «Незнакомой стране» Хемингуэй снова вспоминает досадный инцидент, когда Хэдли потеряла на Лионском вокзале Парижа чемодан со всеми его рукописями. По словам Хэма, он любил свою первую жену больше, чем кого бы то ни было в жизни, но простил ли он ей эту оплошность, если помнил об этом до конца своих дней?