Great Expectations

– Это еще что такое? – вопросил Уэммик грозно и негодующе. – Вы что, хныкать сюда пришли?

– Я нечаянно, мистер Уэммик!

– Нет, нарочно, – отрезал Уэммик. – Как вы смеете? Разве можно сюда приходить, если вы не в состоянии слова сказать, не брызгая, как скверное перо? Постыдились бы!

– Бывает ведь, мистер Уэммик, что и не совладаешь со своими чувствами, – взмолился Майк.

– С чем?! – свирепо переспросил Уэммик. – А ну, повторите!

– Вот что, почтеннейший, – вмешался мистер Джеггерс, делая шаг вперед и указывая на дверь. – Уходите-ка отсюда вон. Никаких чувств я здесь не потерплю. Уходите вон.

– Так вам и надо, – сказал Уэммик. – Уходите вон.

[...] даже тогда мне всюду мерещилось предостережение: «Не ходите домой». Когда же, обессилев душою и телом, я наконец задремал, передо мною возник огромный туманный глагол, который я должен был спрягать. Повелительное наклонение: не ходи домой, пусть он, она не ходит домой, не пойдем домой, не ходите домой, пусть они, оне не ходят домой. Потом сослагательное: я не мог бы, не хотел бы, не должен бы был, не решился бы, не смел бы пойти домой, и так далее, пока я не почувствовал, что теряю рассудок, и, повернувшись на другой бок, не стал снова вглядываться в светлые круги на стене.

Прежде мне казалось, что день, когда я, засучив рукава, пойду наконец в кузницу в качестве подмастерья Джо, преисполнит меня гордости и счастья. Теперь, когда моя мечта сбылась, я чувствовал только, что весь пропитан мелкой угольной пылью и что сердце мне давит груз воспоминаний, неизмеримо более тяжелый, чем наковальня. И впоследствии у меня (как, вероятно, почти у всех) бывало ощущение, словно плотный занавес скрыл все, что есть в жизни интересного и прекрасного, оставив мне только тупую, нудную боль. Но никогда этот занавес не был таким густым и тяжелым, как в те дни, когда я только что ступил на свой жизненный путь и он протянулся передо мной, прямой и безотрадный.