!!! Книги, которые я добавил на LiveLib.ru
AlexWolkow
- 3 391 книга

Ваша оценка
Ваша оценка
Роман состоит из трех сказаний: «Из песни слово», «Сказка о кладах», «Царь Буян».
Каждое из сказаний состоит из четырех рассказов. Всё объединено в одну сюжетную линию.
Каждое сказание начинается с описания природы русской, в зависимости от времени года.
Из песни слово
Все, как и положено, былина начинается с того, что наш богатырь сидит на печи. Лет ему примерно восемь. Зима на селе, второй половины 18 века. Мать давно уже умерла, отец Петрован, постоянно на работе у богатой соседки. Зато есть любимая бабка, которая впрочем, также постоянно прирабатывала пряжей.
И была ещё у Микулы сестра Дуня, работала по дому, хозяйство вела, за братом ухаживала, богу молилась, да песни иногда пела. У Дуни ухажёр был, Илья, тоже богатырь знатный. С детства рос с Дуней, а как вырос, полюбил девицу. Да богатая мать против была, всеми силами старалась отвадить парня, очернить молодицу. Благо был у Дуняши один изъян, по глупости мама её грамоте обучила, книжки она умела читать, а затем при людях умные слова говорить. Ох и не любил её деревенский люд за это, злобу за пазухой держал.
И случилось в один из снежных зимних дней, купцу рядом с этой деревенькой проезжать. В то время этих купцов много мимо проезжало, не было им дела до жизни деревенских жителей. И это было благом для них. А тут один вздумал заехать, и изменилась судьба Микулы и всех тех, кого он знал. Даже имени не было у этого барина, так и звали его – проезжий.
В то время Микула много на печи лежал, грелся, на улицу выйти ему было не в чем. И в один из зимних дней, когда в доме, кроме Микулки никого не было, зашел к нему барин проезжий, отца его искал, так как слух о нем был как о знатном охотнике. Поговорив с Микулкой, увидев всю бедность, пять рублей дал на одежку ему. Да прознала про то соседка, мать Ильи, что Дуню невзлюбила, и организовала травлю. Исчезла, после этого, Дуня из дома. А за неё и отцу с сыном жизнь в тягость показалась, ушли в мир, может, говорят, Дуню найдем. А затем и у Ильи жизнь не сложилась с матерью опостылевшей, которая устроила общественный позор ему, высекли его при всём народе. Сбежал он от неё. Она даже в суд подавала, что сын коня украл, на котором уехал.
Сказка о кладах
Пронеслись года. Как не широка Русь, да всё по дорогам. И на этих дорогах встретились все и даже свадьбу сыграли. Да не задалось по сказочному, по былинному, здесь своя быль, современная…
Уж и имя сменил наш Микула, только груз из прошлого на душе несет. Может клад какой жизнь облегчит. Есть ведь клад такой, на Руси всегда искали его. Да не понял Микула наш, золото он пошёл искать. Да память о сестре не позволили ему совершить греховное, остановился он в последний момент, ушла сила его богатырская.
Церковью белою на горе высокой, кончается поиск клада. Пусть в мечтах и во сне, ближе к мистике, но пуще явного. Последний рассказ посвящен этому храму со всем народом, пирующим в ней.
Царь Буян
Заковали богатыря в каторгу как разбойника, да революция освободила.
Новое имя у нашего Микулы, да одно прошлое. Атаманом Лихим ходит по Сибири между белыми и красными, как неприкаянный. Многие думы его мучили, покуда не встал с армией в княжеском дворце, где и забрал его Господь.
Послесказание
В романе ярко проведены три линии: мужская судьба, женская и российская. И вся былина объединена образом Храма. На построение которого важен каждый пяточек. Это отображено важностью пятака Микулки, найденного в детстве.
Женская линия очень примечательная, в рецензии её почти не затронул. Но стоит она на одной линии с богатырской, чуть-чуть выше, можно сказать ведущая. Это видно с самого начала, когда пошли все богатыри искать Дуню, в каждом сказании был женский персонаж, так до самой последней огненной черты финальных строк.

Князи!.. Князи!.. А откуда они князи? — Все из той же скользкой грязи!.. Тот князь новгородский Рорих или Рюрих, может быть тоже неграмотный, а воевал и изворачивался, может быть, еще и хуже. Не было тогда ни пушек эдаких, ни пулеметов, ни машин летучих, ни телефона-дьявола доносчика. А пусть-ка бы он Рурих, в наши времена повоевал! Может и не был бы князем!
… Небось и в те поры в войсках были и босы и голодны, небось, и в те поры ходили с грабежом и с пугом — пугалами бабам да ребятам. А конечно, в драке побивал бесстрашный, а бесстрашным покорялись города и села, а бесстрашным приносили дань и подать, а бесстрашным все прощали, за бесстрашных девушки-боярышни шли замуж. А потом бесстрашных и на княжество сажали!..
Вот тебе и князи! Князи ж были татарва бескрестная. В князи, может, лезли всякими неправдами да покупками, да захватами почти что все, кто имел корчаги с золотом. А откуда золото — оно не скажет!.. Может также от убитых взято, может также вот, по монастырям награблено. Всякий смолокур-снохач-заимочник был князем! Что не правда, что ли? Князи!..
Вот и понастроили церквей — грехи замаливать. Вот и понабрали всякой челяди — продажной, сбродной, лбами об пол бить да кланяться. Оделись в золото и засияли. Стали кушать с блюд серебряных — и кровь другая стала. Князи!..
…А если б не было князей — а ну-т-ко? Были бы монастыри и храмы? Были бы уделы и стольные грады, княжества и царства? Ну, ни князи, так разбойничьи атаманы б были! Назывались бы иначе, а может золото и серебро и челядь имели. И если бы не ели с блюд серебряных, то ели бы из черепов побитых в битвах да в междоусобицах своих же братьев. И не было б прохода по лесным дорогам старцам праведным и не к кому было б пойти с тяжелой думой грешною на поклонение и на покаяние.

Ох, оброс гнилою грязью, в струпьях обовшивел, захворал от голода и горя, обезумел от безбожья стоплеменный и тысячелетний богатырь-пахарь Микулушка.
Ах, какие там понятия — разговоры про цвета и разноцветья-разномыслия, чужими, да чужими и досужими, проезжими людьми придуманных?!.
Все застряло, все остановилось по лесам и дорогам, по степям и по ущельям, на паромах и переправах, на причалах-пристанях, на плотах и баржах, на дровнях и на телегах… Все остановилось и двинулось в черную яму — на погибель.
Все попряталось, все повылезало, головой под выстрел прет не прошено. Раскорячилось уродство — красота! А красоте в глаза нахаркали — веселье!
Уходи с дороги! Убегаешь? Убью!..
Вылезай из норы! Поднял голову? Убью!
Убить, убиты, выбиты… Убью! — Это гимн свободы!
Ушло, исчезло слово однозвучное: любить, люблю!
Любить — значит: убитым быть?
Люблю — значит: предам!
Прислушайтесь к созвучьям этим, как будто одинаковым:
«Убью-у тебя! Люблю-у — тебя!»
Всех обуяла страшная, немая глухота!
Но не любовь, не подвиги во имя выдуманных правд дешевых толкали на убийство, а только немощный и жалкий, рабий страх…

Но он глаза ее и что-то в них узнал давнишнее, такое, что всю жизнь неведомо, где пряталось, а здесь воскресло и из глаз в глаза передалось и запалило. Нет, не запалило, а затеплило в душе и в сердце новый, или оживило и раздуло тлевшую там старую искру, брошенную чьим-то близким и таким большим страданьем, не похожим ни на чье другое, что встречал он в эти годы, полные воплей и крови.