Помутнение

В мире недалекого будущего получает распространение новый мощный наркотик — препарат "С". Агент Фред, полицейский под прикрытием, получает задание выследить мелкого поставщика опасного вещества — наркомана Боба Арктора. Но правда ли это? Или агент Фред — это просто игра воспаленного разума Боба? Кто есть кто теперь, когда границы реальности так зыбки? Роман получил премию Британской ассоциации научной фантастики в 1979 году и был экранизирован Ричардом Линклейтером в 2006 году.

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,1

2,5K оценок

5
42%
4
38%
3
15%
2
3%
1
1%

Ваша оценка

Прочитали 2983Хотят прочитать 3421

Рецензии

Аноним12 декабря 2013 г.
Друзья, сегодня я всерьез намеревался вколоть себе два кубика галоперидола. Мои коллеги психиатры авторитетно утверждают, что это средство помогает избавиться от паранойи. А все дело в том, что некий господин по фамилии Дик в течение изнурительно долгой недели проверял мою психику на прочность и всячески пудрил мой впечатлительный мозг, да так, что он все-таки дал трещину. На этот раз Филип Дик внушил мне мысль, что за мной ведут слежку агенты по борьбе с наркоманией. Но какого черта? Я никогда не употреблял наркоту, я даже не знаю, как выглядит настоящий афганский героин. Честно. Однако, мое второе «я» было абсолютно уверено в том, что по всей моей квартире развешаны всевозможные жучки, подслушивающие устройства и скрытые видеокамеры, замаскированные под цветочные горшки, тюбики с зубной пастой, спичечные коробки и даже под картину Сальвадора Дали «Венера и матрос». Более того, я был убежден, что нифига это не агенты по борьбе с наркоманией, а самые настоящие прожженные торчки, желающие улучить момент, чтобы подкинуть мне пару пакетиков какой-нибудь забористой дури и упрятать меня за решетку или, чего хуже, посадить на иглу и превратить в жалкого, слабоумного, выгоревшего до основания наркомана. А что? Ты только ослабь бдительность и в твою вену сразу же вопьется здоровенная игла, потеряй контроль над ситуацией и ранним субботним утром в твою квартиру ворвутся бравые ребятки из ФСКН. Тихо-тихо. Что это я, в самом деле? Виктор Петрович Иванов не дремлет, небось уже изучил мою страничку на лайвлибе.
Ну а если серьезно, то эта книга не только о наркомании и последствиях, которые может вызвать злоупотребление наркотическими веществами, но еще и о том, почему так много парней и девчонок садится на иглу. О том, почему они выбирают тот образ жизни, в котором уход от реальности кажется для них гораздо более важным, чем сама реальность.
Ни для кого не секрет, что в нашей обыкновенной повседневной человеческой жизни полно всякой грязи, уродства и несправедливости и тот человек, который уходит в наркотический туман, прежде всего, выбирает одну из форм эскапизма – ту, которая ему по душе. Кто-то запойно глушит горькую, кто-то с маниакальным упорством проглатывает одну книгу за другой и проживает свою жизнь в вымышленном книжном мире, кто-то с ошеломляющим сумасшествием ударяется в работу, ну а кто-то просто курит гаш, закидывается спидами, нюхает кокс или колит героин. А все, как мне кажется, потому, что многим из нас - тем, кто любит покидать привычную реальность - глубоко противно то, что происходит вокруг, а сил на борьбу не хватает.
Некоторые ученые головы, к слову, называют наркоманию неосознанной латентной формой суицидального поведения. И вполне возможно, что все так и обстоит на самом деле. Только никому это не нужно - копаться в душах зависимых от наркотиков молодых людей. Нас вполне устраивает такой расклад, когда проще всего навешать на них ярлыки и выжечь на их лбах клейма и пусть пасутся где-нибудь в сторонке, лишь бы нас не трогали. Давайте признаемся честно - мы ненавидим наркоманов и мы боимся их, и нам абсолютно по барабану, что там их беспокоит и тревожит, и как они докатились до всего этого.
Но, кажется, я снова ушел в другую степь. В общем, что я хотел сказать? Да, «Помутнение» - книга безумно крутая, глубокомысленная и очень правильная. Филип Дик, учитывая и свой опыт знакомства с наркотиками, представил нашему вниманию убойную смесь из паранойи, бреда, нарушенного восприятия, философских сентенций, поиска своего «я», безысходности и проблеска надежды. «Помутнение» - книга-предупреждение, говорящая нам о том, к чему может привести образ жизни наркомана. Но кому интересно читать книги о наркоманах? Разве только тем, кто что-то еще понимает в этой треклятой жизни.
Читать далее
142
4,3K
Аноним14 апреля 2022 г.
Живое и неживое обмениваются свойствами
Боб Арктор, нарколыга, а по совместительству ещё и тайный агент организации по борьбе с наркоманией по имени Фред, нажравшись модного органического препарата, теряет связь между правым и левым полушариями мозга, заодно теряя как личность Боба, так и личность Фреда, превращаясь в бестолковое существо, чуть ли не ходячий овощ, в результате чего оказывается в рабстве на плантациях.
Конец.
Я выразила в одном предложении всё, что есть в этой книге. Конечно, в лучших традициях Филипа Дика, у нас тут будут тайные-претайные агенты, двойные агенты, шпионы, отравители и прочие замечательные личности. Все они, естественно, как и главный герой, поголовно оказываются наркоманами.
Помутнение - простейшее заявление по поводу наркозависимости и её разрушительного воздействия на человеческий организм. Настолько простейшее, что складывается ощущение: Дик то ли не дописал свою книжку, то ли не достаточно глубоко продумал. А может у него от тех же наркотиков мозги спеклись, вот он и не осилил.
На мой взгляд, тема раскрыта лучше в небезызвестном Реквиеме по мечте. А из фантастических элементов тут только костюмы, изменяющие облик.
В общем, как-то слабовато и несколько душно.
Читать далее
Содержит спойлеры
107
1,5K
Аноним3 мая 2021 г.
Это моё первое знакомство с фантастом Филипом Диком и начал я его с позднего романа Помутнения. Роман рассказывает нам о двойном федеральном агенте по борьбе с наркотиками Фреде и о наркомане Роберте Аркторе и его окружении. Иногда ведётся повествование от лица его знакомых. Реальность смешивается с галлюцинациями героев книги. Этот роман не совсем фантастика для нашего времени, а скорее суровая реальность с которой кому-то из нас приходилось столкнуться смотря на близких/друзей/соседей. Конечно же роман заставляет задуматься о смысле жизни и восприятии нашей реальности в целом. Это не роман назидание как утверждает сам автор в конце, а просто наблюдение за игрой со смертью и неутешительные последствия от этой игры. Ничего не остаётся без последствий.
Читать далее
72
1,8K

Все рецензии

Похожие книги

Рефлексия

Н. А. Дорендорфф

4,6

(113)

Цитаты

Аноним28 июня 2020 г.
Пожалуй, это было самое тяжелое — страдания бессловесной твари.
Джерри еще раньше покрыл окна металлической краской — чтобы не проникал солнечный свет. Комнату освещали горящие круглосуточно яркие лампы. Ему это нравилось: он не любил следить за ходом времени. Так можно было сосредоточиться на важных делах, не боясь, что тебе помешают. Например, ползать сколько угодно на коленях по ковру, наполняя букашками банку за банкой.
Чарлз повесил трубку и по пути от телефонной будки — никогда не делай закупочных звонков из дома — до машины быстро прокрутил один глюк. В этой фантазии он ехал мимо дешевой аптеки Трифти и увидел колоссальную витрину: бутылки медленной смерти, банки медленной смерти, склянки, и канистры, и бидоны, и цистерны медленной смерти, миллионы таблеток, и капсул, и доз медленной смерти, медленной смерти, смешанной с «рапидами», и барбитуратами, и психоделиками, — и гигантская вывеска: НИЗКИЕ-НИЗКИЕ ЦЕНЫ, САМЫЕ НИЗКИЕ В ГОРОДЕ.
Чтобы выжить в этом фашистском полицейском государстве, подумал он, надо всегда знать фамилию, свою фамилию. При любых обстоятельствах. Первый признак, по которому они судят, что ты наширялся, — если не можешь сообразить, кто ты, черт побери, такой!
Счастье, подумал он, это знать, что у тебя есть травка.
— Нет. Просто, понимаешь, ненавижу эти чертовы клиники… Однажды я навещал парня… Он пытался натирать пол… то есть, я имею в виду, он просто не мог понять, как это делается… Что меня достало, так это то, что он все равно старался. Не просто час или два; через месяц, когда я опять пришел, он все еще пытался, снова и снова, также как и в первый раз, когда я его видел. Никак не мог взять в толк, почему у него не получается. Я помню его лицо: он был уверен, что сделает все правильно, если поймет наконец, в чем его ошибка. И постоянно спрашивал: «Что я делаю не так?» А объяснить ему ничего было нельзя, то есть они там объясняли, и я объяснял, а он никак не мог понять.
— «С», — сказал он публике, — это препарат «С». «С» — это бегство, бегство ваших друзей от вас, вас — от них, всех — друг от друга, это разделение, одиночество, ненависть и взаимные подозрения. «С» — это слабоумие. «С» — это смерть. Медленная смерть, как называем ее мы… — Он осекся. — Мы, наркоманы…
Стоит надеть епископскую митру и мантию, размышлял Арктор, и походить в ней некоторое время, позволяя людям преклонять колени и целовать твою руку, и не успеешь оглянуться, как ты уже и впрямь епископ или типа того. Что такое личность? Где начинается и кончается собственное «я»?
В присутствии копов лучше не выступать. Качаешь права или нервничаешь — значит, сам что-то скрываешь.
Ничего не меняется, только расходится все дальше и дальше, словно автоматическую фабрику, которая штампует эту жизнь, заклинило во включенном положении. Была такая сказка: «Как море стало соленым». А теперь «Как земля стала пластиковой».
Если вам приходится шпионить, так уж лучше за людьми, с которыми вы все равно встречаетесь. Это менее подозрительно и не так скучно. А если вы с ними и не встречались часто до того, как начали шпионить, то все равно станете встречаться, так что в конечном счете выйдет то же самое.
Наш мир болен, и с каждым днем болезнь становится все круче.
Мы не можем быть уверены в том, что доживем до завтрашнего дня.
— Привычка требует все больших количеств.
У каждого есть что-то, чем он особенно дорожит.
Он хотел сказать что-нибудь, но не мог найти слов. В голове было пусто, словно все стерли. Мозг отказывался работать: ни одной мысли, ни одного сколько-нибудь подходящего ответа, даже самого примитивного.
— Иногда мне хочется сойти с ума. Но я разучился.
Невозможно каждую секунду восклицать и рыдать — сперва изведешь себя, а потом и окружающих. У человека есть предел сил.
Почти все стоящие вещи были когда-нибудь украдены: это лишь указывало на их ценность.
В те дни жизнь Роберта Арктора текла иначе: у него была жена как все жены, две маленькие дочурки, приличный дом, чистый и прибранный. Даже газеты всегда подбирали с дорожки и относили в мусорный бак. Иногда их читали… Но однажды, вытаскивая из-под раковины электропечь для попкорна, Арктор ударился головой об угол кухонной полки. Острая боль, такая внезапная и незаслуженная, каким-то образом прочистила ему мозги. Он осознал, что ненавидит не полку — он ненавидит задний дворик с газонокосилкой, гараж, центральное отопление, дорожку перед домом, изгородь, сам проклятый дом и всех, кто в нем живет. Он захотел уйти, он захотел развода. И получил что хотел почти сразу. И вступил постепенно в новую суровую жизнь, где всего этого не было.
Та жизнь была слишком скучна, слишком предсказуема, слишком безопасна. Все элементы, ее составляющие, находились прямо перед глазами, и ничего неожиданного случиться не могло. Словно пластиковая лодка, которая будет держаться на плаву вечно, пока наконец не затонет, ко всеобщему тайному облегчению.
Биологический организм продолжает функционировать, однако сознание, душа — все мертво. Остались лишь механические рефлексы, как у насекомого.
Она не стоит того, эта работа, подумал Арктор. Не стоит всех денег на проклятой планете. Хотя дело все равно не в деньгах. «Как вы решились?» — спросил однажды Хэнк. А что человек знает об истинных мотивах своих поступков? Может быть, скука, стремление действовать. Тайная неприязнь к окружающим. Или кошмарная причина: наблюдать человеческое существо, которое ты глубоко любишь, которое ты обнимал и целовал и, главное, которым ты восхищался, — видеть, как это теплое живое существо выгорает изнутри, начиная с сердца. Пока не защелкает, как насекомое, без конца повторяя одну и ту же фразу. Запись. Замкнутая петля пленки.
«Мне бы еще одну дозу…»
И будет повторять это, даже когда три четверти мозга превратятся в кашу, как у Джерри Фабина.
«Мне бы еще одну дозу, и все наладится».
Виновные порой бегут, даже если их не преследуют.
Наиболее эффективная форма промышленного или военного саботажа — ограничиться нанесением таких повреждений, которые трудно с определенностью назвать умышленными. Если в автомобиле установлена бомба, то налицо действие врага. Если взорвано правительственное здание, это явно дело рук террористов. Но если происходит случайность или серия случайностей, если оборудование просто отказывается работать, если оно выходит из строя постепенно, за какой-то естественный период времени, с множеством маленьких неисправностей и поломок, — тогда жертве, будь то частное лицо или государство, даже не приходит мысль о защите. Наоборот, рассуждал Арктор, человек начинает думать, что никаких врагов нет, что у него мания преследования. Он начинает сомневаться в себе. Машина сломалась сама, ему просто не повезло… Друзья согласны — враг лишь померещился. И это доканывает жертву куда основательнее, чем любая реальная опасность.
Медленно продвигаясь в потоке машин, Арктор прогнал в памяти эпизод, который произвел на них на всех неизгладимое впечатление. Изящная элегантная девушка из добропорядочных обратилась с просьбой убить большое, но безвредное насекомое, которое на самом деле приносило только пользу, поедая комаров. А потом она произнесла слова, навсегда ставшие для них символом чужого враждебного мира — всего того, чего надо бояться и что надо презирать: ЕСЛИ Б Я ЗНАЛА, ЧТО ОНО БЕЗОБИДНОЕ, ТО УБИЛА БЫ ЕГО САМА.
Наркоманы — он это знал по опыту — редко обижают живых существ. Он сам видел, как они ухаживают за покалеченными животными, в то время как добропорядочные давно бы «усыпили» их — термин, в высшей степени характерный. Мафиози, кстати, выражались подобным же образом.
— Может быть, все грехи держат в одной большой бочке для соленья. — Арктор с ненавистью взглянул на антисемита Барриса. — В бочке для кошерного соленья. А потом просто выворачивают ее на тебя, и ты стоишь, обтекая грехами. Своими собственными, ну и небось примешается парочка чужих, попавших по ошибке.
Забавно — паранойя иногда смыкается с реальностью. Бывает такое стечение обстоятельств.
Он зажмурился и встряхнул головой, отгоняя наваждение. Зная все, он тем не менее невольно переступил черту и оказался в их бредовом наркотическом пространстве, думал их мыслями, смотрел их глазами. Опять помутнение — тот же туман окутал только что и его. Туман, заполняющий мир, в котором мы все движемся на ощупь.
— Жизнь, — пробормотал Баррис себе под нос, — она вообще крутая и никакая другая. Один крутой глюк, ведущий в могилу. Для всех и каждого.
Наркоман последним узнает, что он наркоман. Может быть, понять, всерьез ли говорит человек, тоже легче со стороны?
— Знаете, — сказал сидящий, — если у вас не пропадет чувство юмора, пожалуй, вы своего добьетесь.
Добьюсь? — повторил Фред. — Чего добьюсь? Успеха? Времени? Денег?..
Странно: все вроде хорошо, и вдруг — плохо. И непонятно почему, нет никакой такой особой причины. Просто раз — и все…
— Самый опасный человек — это тот, — проговорил Лакмен, — кто боится собственной тени.
Говорят, когда слушаешь запись, невозможно узнать собственный голос. Или распознать себя на видео, тем более на трехмерной голограмме. Ты представлял себя высоким толстым темноволосым мужчиной, а оказываешься худенькой лысой женщиной… так, что ли?
Так или иначе, в конечном счете все определяет мастерство водителя…
— Удивительно, — задумчиво произнес Баррис, — насколько несовершенна анатомия человека — пища и воздух проходят одним и тем же путем. Возникает риск…
— Я не люблю Барриса, — сказала Донна, ведя машину. — И не доверяю ему. Знаешь, он псих. Когда ты рядом с ним, ты тоже становишься сумасшедшим. А когда его нет, ты нормальный. И сейчас ты сумасшедший.
В голове закрутился глюк, настоящее шугало: Донна, подобно Лакмену, умирает, и всем, как Баррису, плевать. Ее запрячут в тюрьму, и там ей придется отвыкать от препарата «С», просто так, без всякой помощи. А поскольку она еще и торгует, да плюс воровство, то сидеть ей долго, и там с ней много чего случится, разные ужасные вещи, так что выйдет она совсем другой Донной. Нежное, участливое выражение, которое он так любит, преобразится бог знает во что, но в любом случае во что-то пустое и слишком часто использованное… Она превратится в НЕЧТО. Рано или поздно такое случится со всеми — но она… Арктор не хотел дожить до этого дня.
—... Скажи мне, Боб, в самом деле, ну что такого в этом мире? Всего лишь остановка по пути в другой мир, а нас здесь судят за то, что мы рождены во грехе…
— Тебе холодно? — спросила Донна.
— Да, — ответил он. — Очень холодно.
— У меня в машине хорошая печка.
Она взяла его руку, сжала… и выпустила.
Но прикосновение осталось, запечатленное в его сердце. На все долгие годы жизни, которые ждали его впереди, на все долгие одинокие годы, когда он не знал, счастлива ли Донна, здорова ли, живали… Все эти годы он ощущал это прикосновение, навеки оставшееся с ним. Одно прикосновение ее руки.
Все торчки спят, как граф Дракула, подумал он: лежа на спине и глядя прямо вверх, словно готовые в любой момент резко сесть. Как автомат, робот, рывком переходящий из положения А в положение Б. «Пора — вставать — уже — день», — говорят они, вернее, динамик в их голове. Потом звучат дальнейшие инструкции. Как музыка в радиобудильнике — приятная, но предназначенная лишь для того, чтобы заставить тебя что-то сделать. Музыка по радио будит, музыка в голове торчка звучит, чтобы заставить тебя достать ему зелье. Он сам как машина — и стремится превратить тебя в свою собственную машину. Каждый торчок — как запись на ленте.
На сердце лежала тяжесть, в кармане — сорок долларов.
Помутившиеся ведут помутившихся. Прямиком в тартарары.
Все эти ребята — как фигуры на шахматной доске. Стоят на разных полях, на разном расстоянии от цели. Каждому осталось свое число ходов; но рано или поздно они все достигнут последней черты — федеральной клиники. Это записано у них в нервных клетках. В тех, что еще остались.
Заурядная инфракрасная камера или голографический сканер, последняя новинка техники, как он видит меня — нас, — ясно или замутненно? Надеюсь, что ясно, потому что сам я не могу больше в себя заглянуть. Я вижу одну муть. Муть снаружи, муть внутри. Ради нас всех — пусть у камер получится лучше. Потому что если и для камер мутно, тогда мы все прокляты, трижды прокляты и так и сгинем в мути — зная смехотворно мало и не понимая даже этой смехотворной малости.
«Каждый человек видит лишь крошечную долю полной истины и очень часто, практически… все время умышленно обманывает себя и в отношении этой крошечной доли. Часть человека оборачивается против него и поражает изнутри. Человек внутри человека, который совсем не человек».
— Ты собираешься зачитывать мои грехи, — догадался Чарлз Фрек.
Чудовище кивнуло и распечатало свиток.
— И это займет сто тысяч часов, — закончил Фрек, беспомощно лежа на кровати.
Уставившись на него всеми глазами, чудовище из иных измерений сказало:
— Мы покинули бренный мир. В этой Вселенной такие низменные материальные понятия, как «пространство» и «время», лишены смысла. Ты вознесен в трансцендентальную область. Твои грехи будут зачитываться тебе вечно. Списку нет конца.
Надо лучше знать своих поставщиков, подумал Чарлз Фрек.
Тысячу лет спустя он все так же лежал в постели с книгой Айн Рэнд и письмом на груди, слушая, как чудовище перечисляет грехи. Шли грехи, совершенные в первом классе, когда Чарлзу Фреку было шесть лет.
Десять тысяч лет спустя чудовище добралось до шестого класса; в тот год Чарлз открыл для себя мастурбацию.
Он смежил веки, но это не помогло. Он по-прежнему видел перед собой огромное существо с множеством глаз, оглашающее бесконечный свиток.
— И далее… — зачитывало чудовище.
Что ж, подумал Чарлз Фрек, по крайней мере раз в жизни я выпил приличного вина.
Некоторые люди просто чувствуют, когда за ними ведется наблюдение. Это вовсе не паранойя, скорее примитивный инстинкт, как у мыши или любого животного, за которым охотятся. Они знают, что их выслеживают, знают, и все…
Под масками могут быть другие маски, множество слоев.
Его время — по крайней мере, выраженное человеческими мерками — вышло. Теперь он вступил в иной род времени. Таким временем располагает крыса: чтобы бессмысленно бегать взад-вперед. Ни о чем не думая: взад-вперед, взад-вперед… Он, по крайней мере, видит огни вокруг. Хотя ему, наверное, уже все равно.
— После того как он увидел Бога, примерно год ему было очень хорошо. А потом стало очень плохо. Хуже, чем когда-либо. Потому что в один прекрасный день он понял, что ему суждено прожить всю оставшуюся жизнь — и не увидеть ничего необычного. Только то, что видим все мы. Ему было бы гораздо легче, если бы он вовсе не видел Бога. Он мне сказал, что как-то раз буквально рассвирепел: ломал все подряд, разбил даже свою стереосистему. Он понял, что ему придется жить и жить, ничего вокруг себя не видя. Без цели. Просто кусок мяса — жрущий, пьющий, храпящий и вкалывающий.
Она замолчала, продолжая обнимать его во тьме. Во тьме, которая продолжала, несмотря на все ее усилия, пожирать его изнутри.
Поистине нужна великая мудрость, чтобы решать, когда поступать несправедливо. Как вообще справедливость может пасть жертвой целесообразности? Как? На этом мире лежит проклятие, и вот самое лучшее тому доказательство. Видимо, где-то, на самом глубоком уровне, главный механизм всего, первооснова всех вещей, распался на части, раз мудрость и целесообразность требуют от нас совершения такого количества грязных дел! Должно быть, все это началось тысячелетия назад, а теперь зло проникло повсюду, пропитало все вокруг. И нас тоже… Мы не можем шевельнуться, не можем открыть рта, чтобы не свершить зла. Мне наплевать, как все это началось, когда и почему, я лишь надеюсь, что оно когда-нибудь закончится.
В этом мире за право поединка со злом приходится платить звонкой монетой.
Главное, не какая у тебя работа, а то, как ты ее выполняешь. Своей работой надо гордиться.
Человек может умереть — и при этом продолжать существовать. Иногда из глаз человека выглядывает то, что умерло еще в детстве; умерло, но по-прежнему смотрит оттуда. И это смотрит не пустое тело, а то, что внутри него, — оно умерло, но продолжает смотреть, смотреть, смотреть и не может остановиться.
В душе росла пустота. И это немного утешало.
— Наверно, нет ничего ужаснее, чем жертвовать живым существом, которое даже не догадывается. Если бы оно понимало и добровольно вызвалось…
Все происходит там, глубоко под слоем реальности, и проявится лишь потом. Станет видно, может быть, лишь нашим потомкам, которые ничего не будут знать об ужасной войне, которую мы ведем, и о наших потерях, разве что найдут несколько строк мелким шрифтом в какой-нибудь исторической ссылке. И списка павших там не будет. Им нужно поставить памятник. Всем тем, кто погиб. И тем, кто — еще хуже — не погиб. Остался жить после смерти.
Любить атмосферное явление — вот настоящее горе.
Такие девушки есть, и именно их мы любим больше всего — тех, кого любить безнадежно, потому что они ускользают в тот самый миг, когда кажутся совсем рядом.
Опрыскай букашку ядом, и та сдохнет; опрыскай человека, обработай его мозги, и он превратится в насекомое, будет вечно трещать и щелкать, двигаясь по замкнутому кругу. Повинуясь рефлексу, как муравей. Исполняя последнюю команду.
Живые, думал Майк, никогда не должны служить целям мертвых. Но мертвые — он взглянул на Брюса, на трясущуюся рядом пустую оболочку — по возможности должны служить целям живых. Таков закон жизни. И вполне возможно, что мертвые, если они чувствуют что-то, чувствуют себя от этого лучше. Мертвые, думал Майк, которые еще могут видеть, даже ничего не понимая, — это наши глаза. Наша камера.
Злоупотребление наркотиками — не болезнь. Это решение, сходное с решением броситься под машину. Скорее даже, это ошибка в суждении. Если заблуждаются многие, это уже социальная ошибка, ошибка в образе жизни. Девиз этого образа жизни: «Лови момент! Будь счастлив сейчас, потому что завтра ты умрешь». Но умирание начинается немедленно, а счастье лишь остается в памяти. Этот образ жизни не отличается в корне от вашего, он просто быстрее. Счет идет не на десятилетия, а на недели или месяцы. «Бери деньги, а долг пусть растет», — говорил Вийон в 1460 году. Но так нельзя, если денег — грош, а расплачиваться всю жизнь.
Я понял, что величайшая боль приходит не с далекой планеты, а из глубины сердца. Конечно, может случиться и то и другое: вас бросят жена и ребенок, вы будете сидеть одиноко в пустом, холодном доме, да вдруг еще и марсиане просверлят дыру в крыше и наложат на вас щупальца…
Читать далее
50
1K
Аноним2 августа 2010 г.
— Иногда мне хочется сойти с ума. Но я разучился.
— Это утраченное искусство, — вздохнул Хэнк. — Возможно, со временем выпустят инструкцию.
43
4,4K
Аноним7 февраля 2012 г.
— Иногда мне хочется сойти с ума. Но я разучился.
37
5,9K