
"... вот-вот замечено сами-знаете-где"
russischergeist
- 39 918 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Есть такая набирающая обороты тенденция у модных популярных блогеров: оформлять свои посты из соцсетей в так называемую "большую" прозу. Но часто случается – если то, что в виде однодневных жизненных зарисовок вполне органично смотрится в ЖЖ или где-нибудь в Фейсбуке, то в виде художественного произведения превращается в манную кашу с комками, бесполезную и вызывающую неоднозначные эмоции. В принципе, в манной каше пусть даже с комками ничего сильно плохого нет. Но если бы её не было – никто бы не расстроился.
Я всегда считаю, что если человек написал книгу – значит это кому-то нужно. Это может быть нужно самому человеку, чтобы доказать себе, что он смог или просто потому, что хобби у него такое. Это может быть нужно его маме или бабушке, которые смогут полноправно этим человеком гордиться и будут это делать совершенно искренне. Может, это будет нужно кредиторам, которые ждут, когда человек расплатится с долгами; или домашней собаке, которая теперь может рассчитывать на полноценные вечерние прогулки, пока человек за новую книгу не засядят. Так что если Ольга Савельева решила издать эту книгу – какой-то резон у неё был.
Книга представляет собой сборную солянку из жизненных историй автора. Какие-то истории смешные, какие-то грустные, над другими можно и поразмыслить. Никакой хронологической последовательности у этих историй нет, поэтому история о сыне автора может смело идти перед рассказом о купленных для неё в возрасте пяти лет гольфах и сразу после незадавшихся посещений балетной школы. Но вообще почти все истории так или иначе пронизаны сложными отношениями писательницы с авторитарной матерью, которая с детства внушла дочери, что только она знает, что для неё лучше. Отношения эти были неоднозначны и порой болезненны, но возможно, описав их на бумаге, Ольга в какой-то степени примирилась с ними. Простила ли она мать до конца? Наверное, какая-то тень затаённой обиды осталась, но со временем исчезнет и она.

Мне понравилось. По настроению и сюжету похоже на Санаева и Абгарян, так же будоражит похожими воспоминаниями.
Хотя этих авторов нельзя сравнивать.
Общего сюжета в книге нет.
Есть разрозненные детские воспоминания и переживания, наполненные обидами.
Но для меня самое главное в книге, статье, заметке - вызываемые этими произведениями эмоции.
От Апельсинок эмоций было много.
Многое пересекалось с воспоминаниями собственного детства и детства подруг
Некоторые рассказы созвучны переживаниям и встречам из настоящего.
В этих рассказах (или даже заметках) много реальной жизни, не приукрашенной авторской редакцией.
Ох уж эти детские комплексы, трепетно взращиваемые в детях бабушками и родителями из лучших побуждений.
Даже интересно удалось ли кому-нибудь из ныне-взрослых вырасти без них?
В целом книга получилась грустная, многое в ней напоминает о вере детей во всемогущество взрослого и о их способности все прощать и все оправдывать, любую взрослую глупость.
Обижаться на родителей и видеть эти глупости дети учатся уже во взрослом возрасте.
Автор пишет, что этой книгой она пыталась избавиться от собственных обид и простить собственную маму. Вот это у нее не получилось.
До самой последней строчки в книге видна незаживающая до сих пор обида.
Если бы обида уже прошла, то и книга получилась бы другой, мягче.
Но это уже относится к области личных взаимоотношений автора с самой собой и собственно к книге отношения не имеет.

Ко мне подошёл колдун и что-то ласково сказал, но его слова потонули в шуме двигающихся скамеек и шаркающих ног. Жители Фройеборга расходились по домам, обсуждая мои глупые россказни. Саймон с сыном в сторонке о чём-то спорили. Мальчик с жаром что-то доказывал отцу, но тот снисходительно погладил сына по рыжим вихрам и поправил курточку, так похожую на зеленый мундир, и отправил домой, указав на няньку, которая должна была его сопроводить.
Хермита обняла меня и прижалась ко лбу сухими старушечьими губами.
— Ну-ну, девочка, не кисни. И не такое бывает.
А мне больше всего хотелось провалиться сквозь пол. Хермита поднесла мой костыль, и когда я оперлась на него, то заметила, что так и стою посреди опустевшего зала, и тогда из дальнего угла комнаты показался высокий мужчина. Он подошёл ко мне, и хотя его лицо было наполовину закрыто капюшоном, я узнала того, кто неотступно смотрел на меня весь вечер. «Энстей! Ты жив! Ты не ранен?» — прошептала я и тут же закрыла ладонью рот.
Мой дракон приблизился ко мне вплотную, стал на колено и приложил свои руки к моей больной ноге. Он ласково улыбался мне, а я ему. Бог мой, я не верила, что когда-нибудь увижу Энстея. Я старалась лучше рассмотреть его красивое лицо, но он склонил голову, и я почувствовала, что его кудри пахнут хвойным лесом и немного костром. Неужели это был тот страшный дракон, которого я видела во сне?
Словно почувствовав мой вопрос, Энстей поднял на меня свои огромные карие глаза, в которых плескался огонь Драконьего Источника, и улыбнулся. Неужели этот мужчина и коварный демон с крыльями, заслоняющими полнеба, – это одно и то же существо? Я не могла поверить, что он жесток и коварен, что он может быть погубителем. Но… Как не прислушаться к тревожно замирающему сердцу? Я испытала страх и восторг, купаясь в пламени его глаз. Точно крылья вырастали за моей спиной, точно и я стремилась вместе с Энстеем взмыть под облака. Мои губы тоже тронула улыбка.
Мы оба молчали, но я чувствовала, как от больного места вверх и вниз бегут горячие невидимые волны. Прикосновение Энстея ко мне длилось не больше нескольких секунд, но они показались мне вечностью. Я забыла о своей старушке, о людях, которые могли заглянуть в магистрат, о Саймоне и его злобной сестре. Я видела, что мой Энстей прибыл издалека, он почувствовал, что мне нужна его помощь и, рискуя жизнью, прокрался в самую гущу людской толпы.
— Будь осторожен, — шепнула я, и он улыбнулся мне. Карие с золотом глаза, в которых плескался счастливый огонь, и красноречивое молчание юноши говорили мне больше любых слов. Я положила ему руку на плечо, и моя татуировка, глупая интернатская прихоть, стала зудеть и гореть. Я ойкнула и отдёрнула руку. Увы, меня услышал господин магистр, его шаги застучали молотом в моих ушах.
— Беги, сейчас не время, — шепнула я Энстею, но он выпрямился, точно был готов дать бой всем моим заступникам.
Я оттолкнула его, но он поймал мою руку и прижал к своим горячим сухим губам. Секунда… И я осталась одна в комнате с обалдевшей от происходившего старушкой и разгневанным ревнивцем Саймоном.
Магистр вытащил клинок из ножен и злобно бросился к двери, но никого не увидел. Когда он обернулся, то его искажённое лицо не сразу приобрело прежнее чопорное выражение правителя и гордеца.
—Кто был здесь?
— Никого, — ответила за меня Хермита, — вам показалось.
Саймон грубо оттолкнул её и ринулся ко мне, я отшатнулась, потому что не могла подумать, что на уме у господина магистра. Может, он хочет пырнуть меня в сердце? Он явно почуял присутствие врага, и, может быть, видел Энстея. Как же мы рисковали с моим драконом!
Я зажмурилась, скованная страхом, но Саймон схватил меня пальцами за подбородок и прошипел:
— Я слышу запах гари. Так пахнут головешки уничтоженного леса. А знаешь, кто извергает огонь?
Я, не открывая глаз, кивнула.
— Очень хорошо, — прошипел Саймон, — я прикажу обыскать всю округу. И если дракона найдут, я убью его с таким наслаждением, которого ещё никто не испытывал. Но сначала я узнаю у него, зачем он тайно прибыл во Фройеборг, кого он тут ищет и кто его прятал всё это время.
Я открыла глаза, беспомощно глядя на магистра. Он оглянулся и хищно уставился на Хермиту. Одна секунда, и Саймон заорал так, что мои уши заложило. Он звал на помощь, и стучали кованые башмаки его стражи. Он отдавал приказания прочесать город, сопроводить меня и мою старушку под замок, расчехлить луки и стрелять в каждого, кто будет прятать лицо под капюшоном.
— Мы неплохо подстрелили его в первый раз, он слаб, чтобы взлететь без разгона. Ему нужна длинная улица или площадь. В лесу он не сможет набрать высоту, — сказал один из подоспевших лучников.
— Так ищите же его! — яростно взревел Саймон, и я увидела, как на его коже проступают змеиные чешуйки. Он буквально позеленел, ноздри хищно вытянулись, на пальцах показались когти.
Я взвизгнула, и он обернулся на меня. О, это был не господин магистр, это был почти обернувшийся змей.
— Ты ничего не видела! —прошипел он и обратился прежним Саймоном.
Но мне было достаточно и того, что открылось моему взору. Теперь я знала тайну господина магистра, он не отринул сущность оборотня! Он всех за нос водил, все эти годы!
— Я всем скажу! — крикнула я, но слуги потащили меня прочь. Я не стала брыкаться, потому что не могла быть уверенной в том, что нога полностью исцелена. Может, я и была напугана, но вполне понимала, что нужно прикидываться слабой и беспомощной, чтобы не пострадать ещё больше. Огромный здоровяк, похожий на того, что притащил меня когда-то из лесу, взвалил меня на плечо и поволок прочь из здания магистрата. За мной тащили Хермиту, и она тоненько подвывала.
Я увидела, как слева вздымается столб дыма. Кто-то поджёг нашу избу… У меня больше не было дома. Господин магистр решил, что Хермита всё это время прятала дракона у себя на печи? Может, он и был прав, спорить мы не могли.
«Энстей», — рыдало моё сердце. Никогда ещё я так не хотела покинуть Фройеборг. Но в эти мгновения, когда меня втаскивали в дом Саймона, запирали за мной дубовую дверь, оставляя в комнате одну, я вовсе не думала о Туле. Я думала о том, что хочу быть Похищенной драконами. Неужели Энстей не заберёт меня на свой драконий остров?
Оставшись одна, я распахнула створки окна и выглянула наружу. Ничего, кроме кусочка двора, обнесённого высоким частоколом и клочка темнеющего вечернего неба я не увидела. Конечно, мне чудились чёрные крылья над лесом, но это просто пелена слёз застилала мои глаза.
Я бессильно села на пол и провела в кромешной темноте весь вечер и ночь до утра. И хотя в комнате были свечи и огниво, кувшин с водой и несколько яблок на блюде, я не двигалась с места. На меня навалилась апатия. Я даже не подумала о том, где моя Хермита, что с ней. Я не вспомнила о Книге Яры, мрачная тоска поглотила меня, отнимая силы и подавляя волю.

Я была незнакома сама с собой, потому что смотрела на себя глазами мамы и думала маминой головой.

Люди, пережившие голод и ужас от ощущения, что ближайший прием пищи отсрочен на неопределенное количество времени, потом всю жизнь живут так, будто уже завтра во всей стране пропадет еда.

Эхо детства всегда звучит в любом взрослом человеке, даже самом мудром и психологически подкованном.














Другие издания
