
Концлагеря
polovinaokeana
- 217 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
Зачем читать книгу, если она бьёт тебя наотмашь, словно затевающая пьяненькому мужу скандал жена — истинная причина домашнего насилия и статистической правды о сокращении средней продолжительности жизни мужчины и увеличения числа пустых оболочек с потухшими глазами, которые ходят по одному маршруту каждый день, каждый день, спасаясь только алкоголем и редкими визитами к любовнице (и это в лучшем случае, ведь завести любовницу — это тоже не такая простая задача для посеревшего от налёта жизни — извините уж за такое издевательское обращение с этим словом — существа, которое и человеком-то можно назвать лишь постольку-поскольку, особенно если это существо ещё и еврей), — это как-то донельзя нелогично, это глупо и бесперспективно, словно забавные попытки облитого бензином и подожжённого котёнка сбить огонь, уморительно кувыркающегося по земле и пытающегося убежать от пламени: далеко ли можно убежать, если пламя на тебе, если пламя в тебе, если ты — и есть пламя; зачем, раз за разом, словно по велению волшебной флейты (или каких-то других инструментов — стека и сахарочка?) переворачивать страницы, вчитываясь в нагромождение букв, слов, фраз и предложений, будто ничего другого тебе этой жизнью (извините, у меня опять вырвалось) не предназначено, будто ты — это не ты, а кто-то другой, кто-то, над кем ты весело смеялся, показывая на него пальцем и скаля свои белоснежные (а почему бы и нет?) зубы, ставя себя выше, выше на пару ступеней лестницы — вот только какой лестницы, на этот вопрос ты (я?) ответить не в состоянии; и ты читаешь, читаешь, словно бы от этого зависит твоя жизнь (ну хорошо, пусть будет существование), словно боясь признаться даже себе, что ты (я?) просто пытаешься убежать, скрыться, спрятаться в ворохе букв — чем больше букв, тем меньше шанса быть найденным, — поэтому ты и читаешь, а если не читаешь, то говоришь, а если не говоришь, то слушаешь, пишешь, смотришь — да что угодно, Боже! — лишь бы не оставаться в этой давящей, удушающей и липкой тишине, окутывающей тебя и лишающей сил, лишающей всего, всего, оставляя взамен — учитесь, ростовщики! — ничего, и только слабые отзвуки флейты слышатся в этом ничего, словно напоминание о том, что раньше всё было иначе, что раньше было, и от этого только хуже, Господи... Господи, как же раньше было хорошо, когда был ты, Боже (позволено ли мне обращаться к тому, кого больше нет?), тогда можно было просто сложить с себя ответственность, переложить её на твои плечи, Боже, но тебя больше нет, а есть только эта тишина, которую никак не получается разогнать, развеять — словно чёртова буря ночью, когда кто-то такой же глупый, как и я (ты?) пытается разогнать тьму вспышками молний, не понимая, что это немощные и достойные лишь жалости попытки; попытки, в которых столько же отчаяния, сколько было мужчин в постели шлюхи, которая сейчас оборачивается ничем, на зависть любому "оборотню в погонах"; вот и остаётся (если что-то способно остаться) — говорить, писать, слушать, пить и рефлексировать, чтобы не сойти с ума. Не сойти с ума. Как будто бы это что-то способно изменить. Как будто бы это что-то — способно. Как будто бы это — что-то. Как будто бы... Как?

Человек обязан благодарить за постигшее его зло, как за ниспосланное ему добро.
Талмуд, Брахот 48б
Кадиш по нерожденному ребенку – молитва длинною в 200 страниц. Монолог одинокого человека, рассказывающего о себе, своих жизни, детстве, семье, страхах, сожалениях, о пережитом в Освенциме и о своей смерти. Автор играет с формой, забывая о знаках препинания, паузах, абзацах, но помня, что любой текст – это полотно, сотканное из слов и смыслов с определенным ритмичным рисунком. Некоторые мысли повторяются на протяжении всей повести. И слово «Нет» - ответ жене лирического героя на предложение родить для него ребенка. Но постепенно приходит понимание, что это «Нет» сказано не только жене, но и для самому себе. На все сомнения и надежды ответ «Нет».
Автор переворачивает с ног на голову смысл молитвы. Кадиш – прославляет Бога, поминальный кадиш читается по умершему, а если человек даже не родился? Если ему не дали этой возможности или наоборот уберегли от ужасов и страданий? Продравшись через тернии текста, пытаясь уловить смысл, начинаешь понимать, что кадиш то и не по ребенку вовсе. Герой не смог смириться с тем, что произошло с ним, Бог несправедлив, незряч или ему просто все равно? Для героя рождение – уже самое страшное наказание, а любовь и дети – кандалы, удерживающие человека в его личном концлагере.
Так по кому читает кадиш лирический герой? Он сам умер уже давно. Он лишь ходячее тело, приносящее страдания и само страдающее. Он поминает себя и роет свою могилу. Жена любила его и восхищалась им. Он принес ей освобождение, показал путь и возможность другой жизни, но себя спасти не смог.
Героя настигает догадка, что Освенцим случился не просто так, что он уже давно был. Тирания, рамки, сломленные судьбы. Антисемитизм – это не только снаружи, он и внутри самих евреев. Не зря герой несколько раз поднимает тему того, что он загнан в рамки своей нации, что он обязан любить ее, но выделение и обособленность его только пугают. Но взглянем еще шире, не только еврейский народ, весь мир живет по правилам тирании. Сильные заставляют слабых делать то, что им (сильным) угодно, взрослые учат детей и делают им больно, на благо их же, детей (по мнению взрослых). Есть один лишь выход – это Смерть. Потому герой сам копает себе могилу как может и пока может.
Тяжелая книга в плане чтения, она как морские волны: то тебе кажется, что все кристально понятно, то кажется, то вдруг появляется ощущение, что читаешь какую-то муть, затягивающую в депрессию. Сложно привыкнуть к визуальному ряду такого текста, отсутствию пауз. Перескакивание с темы на тему так же сложно воспринимать, как слушать другого человека, слушать внимательно, пытаясь понять и принять его мировоззрение.
Имре Кертес стал лауреатом Нобелевской премии 2002 г., и когда (или если) мне зададут вопрос: «А что ты думаешь о Кадише Кертеса?», и нужно будет дать быстрый и емкий ответ, то я бы сказала словами комитета Нобелевской премии «...в своем творчестве Имре Кертес ищет ответ на вопрос о том, как сохранить свою индивидуальность в то время, когда общество начинает все активнее подчинять себе личность».

Книга для людей с крепкими нервами. Т.е.- я, как человек с отсутствием таковых, прочитала и не сдохла, но не раз и не два думала- хотелось бы отойти подальше от автора.
Книга для людей, любящих сплетение слов- она удивительная- ритмичная, музыкальная. Много читано книг, написанных в форме лихорадочного монолога, но ощущения вторичности не возникает.
Много написано книг про лагеря и выживание после них- но эта всё равно особенная, потому что автору не нужны события, реалии и описываемые читателю воспоминания, ему достаточно собственных чувств.
И ещё это книга, идею которой я могу заподозрить, но не могу охватить и прочувствовать, просто потому, что при мысли о том, что говорит Кертес, у меня начинается что-то вроде высокогорной болезни.

...если какой-нибудь преступник и безумец кончает не в сумасшедшем доме и не в тюрьме, а в канцлерском кресле или на каком-либо другом верховном посту, вы тут же принимаетесь искать в нем нечто интересное, оригинальное, исключительное, даже великое - ради того, чтобы вам не пришлось видеть в себя карликов и ничтожеств, а в вашей мировой истории - абсурд и бессмыслицу, чтобы и дальше разумно смотреть на мир...

Только вот от объяснений, видно, все равно никуда не деться; мы только и делаем, что объясняем и объясняемся, объяснений требует от нас сама жизнь, этот не поддающийся никаким объяснениям клубок явлений и ощущений, объяснений от нас требует окружение, да что окружение: мы сами от себя требуем объяснений, мы объясняем и объясняем, пока не объясним в конце концов все вокруг, включая и самих себя, до точки, до того, что не останется камня на камне...

...только фиаско осталось единственным переживанием, которое нам еще доступно










Другие издания
