Книги, которые заинтересовали.
AlexAndrews
- 3 866 книг

Ваша оценка
Ваша оценка
В поездке у меня кончилась книга, которую я намеревался прочитать, и я встал перед непростым выбором – что читать дальше, пока поезд скользил сквозь альпийские луга? Когда-то, до великого падения курса российской валюты, когда я часто баловался поставками с Амазон, прикупил я этот киндл, и несколько электронных книг. Каюсь, каюсь, ни одной я так и не прочитал, хотя почти все надкусил.
И вот выбрал я эту книгу о голландской тюльпанной лихорадке – и не прогадал. Книга и интересная, и написана удивительно дельно.
Исследование хорошо уже тем, что оно удивительно неторопливо – автор вовсе не собирается быстренько оттарабанить нарратив этого веселого (при известном цинизме) события, она медленно погружает нас в реалии Голландии начала XVII века, рассказывая о контексте – как так могло произойти, что луковицы каких-то цветов стали столь ценны, надув рыночный пузырь.
Автор занимается милым ревизионизмом, утверждая, что все или почти все падкие на сенсацию ее предшественники, начиная от современников события и заканчивая историками начала XX века, использовали для рассказа о тюльпаномании только памфлеты, частушки и анекдоты, пренебрегая собственно материалами сделок и документами участников. Это создало, предсказуемо, гипертрофированный образ, который стал расхожей фигурой. Проверять, естественно, никто не стал – забавно, как автор прослеживает последовательное увеличение цен и количества участников анекдота от книги XVII века до начала XX, ради красного словца все малость привирали.
Сказанное выше не означает, что пузыря не было, нет, был и разгон цен, и внезапное падение, но не было конца света и фантасмагории, ни банкротств, ни крушения судеб, ни даже нуворишей, озолотившихся и все потерявших. Более буднично и интересно, как обычно.
Мне очень понравились главы о том, как тюльпан становился столь важен для голландцев – от первых упоминаний до климакса лихорадки. Через сравнения с увлечениями диковинными раковинами и странными растениями к портретам индивидуальных тюльпанов, от vanitas к восхищению разнообразием и неожиданностью результата.
Восхищают (занудного меня) главы о том, как, собственно, совершались сделки. Тюльпан цветет крайне малую часть года, остальное время это просто луковица. Продавались именно луковицы, чаще всего в земле, без изъятия, с обязательством доставить луковицу в определенный момент. До конца сезона луковица могла несколько раз поменять хозяина, физически оставаясь все в том же саду. Так создавалась цепочка платежей, которые осуществлялись после физической доставки луковицы, хотя сделки заключались целый год. Собственно, документы позволяют нам увидеть деловую и юридическую культуру Нидерландов через проблемы с осуществлением сделок в 1637, когда пузырь лопнул и цены рухнули. Продавцы пытались получить свое по ранее заключенным сделкам, покупатели отказывались платить. Это, конечно, соль книги – как люди пытались с честью выйти из сложившегося положения.
Узок был их круг, верхние слови среднего класса, без рабочего люда и аристократии, круг знатоков и ценителей, но столь странен был их пример для окружающих, что отрицательную славу оставили они по себе в веках. Но мне было еще страннее то, насколько по-разному обстояли дела там, у них, и здесь, у нас. Они рядятся из-за тюльпанов и неплатежей по заключенным сделкам, жалуются в местные мировые суды и верховный суд провинции, городские советы создают конфликтные комиссии. Частная жизнь, индивидуальное существование, свободные профессии, аптекари, торговцы, пивовары. А у нас зализывание ран после Смутного времени, неудачная осада Смоленска, бунты и прочие милые прелести. Нет, у них тоже чума и война, но все же есть некая прелесть жизни в центре мирового экономического прогресса.

...Cornelis Guldewagen of Haarlem, who became embroiled in a singularly ill-advised transaction involving 1,300 tulip bulbs in February 1637, acquired his name from his family’s house on the Grote Houtstraat, De Vergulde Wagen (the gilded wagon). There are many similar names, resulting in people named things like Jacob Pietersz Olycan (oil can), Pieter Jacobsz Indischeraven (Indian raven, that is, parrot), Gerrit Ghuersz Doodshooft (death’s head), Pieter Dircksz Spaerpott (savings bank), and Pieter van Alderwerelt (all the world; one of his two houses on the Herengracht in Amsterdam sported a globe on the roof).

The Haarlem lottery of 1606–1607, held to fund the building of an almshouse for the aged, sold 308,047 lots of 6 stuivers apiece to nearly 25,000 people throughout the region. And when announcing the results, in which every lot, and the little verse the lot-holder wrote when he bought it, was read out in turn, lottery offi cials arrived in the Grote Markt in Haarlem on April 17, 1607, and proceeded to draw lots day and night for a staggering fifty- two days. The top prize, a gilded silver cup weighing 1.6 kilos plus ƒ600, was won by an Amsterdammer, Jan Jansz Cooninck, on May 3 at three o’clock in еhe morning.