Perfect

– Итак, на чем мы остановились? – Он поднял мою руку и поцеловал ладонь. – Раз. – Поцеловал правый висок. – Два. – Потом настал черед рта, он поцеловал мой заклейменный язык. – Три. – Потянул мою футболку за подол, поднял ее и обнажил шрам на груди, между чашечками бюстгальтера. Теперь он повторил мой жест – бережно обвел пальцем Клеймо, прежде чем поцеловать. – Четыре. – Он медленно продвигался вниз, поцеловал пупок, на котором никакого Клейма вовсе не было, но я не стала спорить. Он снял с меня обувь и носки. Правая подошва тоже заклеймена, «за сговор с Заклейменными, за то, что стала на их сторону и вышла из общества». Он поцеловал и это Клеймо, я слышала, как он прошептал: «Пять», касаясь губами моей кожи, и в то же время я слышала другие голоса, крики, шум и ярость, молоток, грохочущий в зале суда. Голова поплыла, все это словно вернулось ко мне.
Он опустился на колени и посмотрел на меня.
Я занервничала. Сердце сильно билось. Я клялась, что никому никогда не покажу.
– Повернись, – попросил он.
Я покачала головой, через силу сглотнула.
Своими широкими ладонями он обхватил мои бедра, помог мне повернуться. Я подчинилась, оказалась на боку, и он лег подле, позади меня, рукой обхватив меня за талию. Если его ужаснуло то, что он увидел, он ничем этого не обнаружил. Шестое Клеймо не по приговору суда, его наносили без обезболивания, это сделал собственноручно обезумевший от ярости Креван. Я дернулась, когда раскаленное железо прожгло кожу, и «П», там расплывшееся, нечеткое, выглядит так же страшно, как страшен был сам акт. Кэррик двинулся вниз от ямочки пониже затылка, языком лаская позвоночник, косточку за косточкой, до поясницы, и там поцеловал самое болезненное мое Клеймо – то, которое, по его мнению, дает мне власть. И я услышала, как Креван орет, перекрывая охватившую всех в камере Клеймения панику: «Поставьте ей Клеймо на позвоночник! Ни разу еще нам не попадался человек, испорченный до мозга костей, как эта девчонка …» А потом его вопли стихли, я больше его не слышала. Он ушел из моей головы. Я свободна.

– Селестина. – Он взял меня за руки и усадил рядом с собой на кровать. – В глазах большинства людей Креван всемогущ. Он контролирует Трибунал, а Трибунал научился манипулировать правительством – может быть, потому, что прежних чиновников почти всех заклеймили, а новые живут в страхе перед монстром, которого сами и породили. Народ пока поддерживает Кревана, но ведь не все и каждый. Ты привлекла внимание даже тех людей, кто раньше ничего не желал слушать. Я сразу понял, что ты – особенная. А теперь я знаю, что у тебя есть на него управа.

Дыхание Кэррика стало медленным, глубоким, я видела, как вздымается и опадает его грудь. Он переводил взгляд, чуть ли не с тревогой, с моего лица на пальцы, остановившиеся в воздухе в нескольких миллиметрах над шрамом. Потом я прижала пальцы к его коже, обвела указательным пальцем знак П, прошлась по дуге круга, в который заключена эта буква. Я слышала, как под моими пальцами бьется его сердце. Это Клеймо означало измену обществу, неповиновение Трибуналу: отучившись тринадцать лет в интернате, где его старались очистить от родительских пороков, он все же отправился искать свою семью. Повернулся спиной к Трибуналу. И эта его измена означала верность добру и справедливости, всему, что честно и подобает человеку.