The Nose

— Вы изволили затерять нос свой?
— Так точно.
— Он теперь найден.
— Что вы говорите? — закричал майор Ковалев. Радость отняла у него язык. Он глядел в оба на стоявшего перед ним квартального, на полных губах и щеках которого ярко мелькал трепетный свет свечи. — Каким образом?
— Странным случаем: его перехватили почти на дороге. Он уже садился в дилижанс и хотел уехать в Ригу.

- Вставай, пульпультик!

Частный был большой поощритель всех искусств и мануфактурностей, но государственную ассигнацию предпочитал всему. "Это вещь, — обыкновенно говорил он, — уж нет ничего лучше этой вещи: есть не просит, места займет немного, в кармане всегда поместится, уронишь — не расшибется".

Разговор затянулся за столом предлинный, но, впрочем, как-то странно он был веден. Один помещик, служивший еще в кампанию 1812 года, рассказал такую баталию, какой никогда не было, и потом, совершенно неизвестно по каким причинам, взял пробку из графина и воткнул ее в пирожное.

Господин этот, как видно, принадлежал к числу тех господ, которые желали бы впутать правительство во все, даже в свои ежедневные ссоры с женою.

Но на свете нет ничего долговременного, а потому и радость в следующую минуту за первою уже не так жива; в третью минуту она становится еще слабее и наконец, незаметно сливается с обыкновенным положением души, как на воде круг, рожденный падением камешка, наконец сливается с гладкою поверхностью.

Чертокуцкий, несмотря на весь аристократизм свой, сидя в коляске, так низко кланялся и с таким размахом головы, что, приехавши домой, привез в усах своих два репейника.

Нос спрятал совершенно лицо свое в большой стоячий воротник и с выражением величайшей набожности молился.

Он думал, думал — и не знал, что подумать.

...тоска такая, как будто бы или проигрался, или отпустил некстати какую-нибудь глупость...