Хмурый Вангур

Эта книга адресована юношеству. В неё вошли одноимённая повесть, публиковавшаяся в 1957 году в журнале "Юность", и рассказы: "Рождение дороги" и "Поезд идёт на восток".

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,4

20 оценок

5
65%
4
20%
3
15%
2
0%
1
0%

Ваша оценка

Прочитали 22Хотят прочитать 56

Рецензии

Аноним25 апреля 2021 г.
Шибко худое место

«…Старик, вернувшись, бросил рядом с дроздом лишь белку.
– Шибко худое место. Нету зверя. Птицы нету. Кого, однако, стрелять? – Он смотрел на Пушкарёва со злостью…
Пословица северных охотников говорит: «Убегающий зверь хуже нападающего». Сейчас Николай хорошо понимал это. Пусть бы даже медведь – но лицом к лицу. А так – никого, все куда-то попрятались, убежали, ищи их, не зная, найдёшь ли, – так много хуже.» («Хмурый Вангур», с. 68)
Повесть уральского журналиста и литератора Олега Корякова, впервые изданная в 1958. Приятно лежащая в руке книга подросткового объема. Хорошие иллюстрации Б. Шахова в духе времени. Но обложка первого издания намного лучше последующих (это – третье издание) – если не мастерством иллюстратора, то уж точно экспрессивностью.
Повесть рассказывает о геологической экспедиции на титан в районе Северного Урала. Действие происходит в 1955 году. Основная сюжетная линия – сплав по таёжной реке геологической партии, которая по пути бьёт шурфы в поисках рутила. По ходу событий мы пересматриваем первоначальное впечатление о главных героях. Тот, кто казался смелым и вдохновлённым, обнаруживает себя подлецом, а кто казался сухарём, проявляет душевность и смелость. По ходу сюжета героиня, единственный женский персонаж, вынуждена пересмотреть свой девичий взгляд на мир, понять, что не всё так просто, как кажется, и что учиться ещё и учиться ей разбираться в людях. В целом имеем развитие персонажей.
Сюжет составлен твердой рукой, хорошо составлен, органично, с постепенным возрастанием напряжения, с клиффхэнгерами. Но сюжет традиционный, с каркасом в виде незатейливого любовного треугольника. Ну, жизнь вообще чаще всего развивается по банальным траекториям. Однако, без тайги вокруг повесть многое потеряла бы. В конце сюжет выбивает слезу, но ключевая сцена – разоблачение подлости Николая Плетнёва – уж очень отдаёт советским мелодраматическим пафосом, уместным во второразрядных советских фильмах времён тотальной борьбы со шпионами и вредителями (повесть и была тут же экранизирована Свердловской киностудией). Да, до двадцатого съезда остаётся еще год, но многие другие современники Олега Корякова не допускали такую стилистическую неправду (не говорим об идеологической). За эту авторскую слабину я, пожалуй, сниму с оценки полбалла. Конечно, время было такое, жанр был выбран такой, но мы-то читаем сегодня и судим по нашему гамбургскому счету (у кого уж какой).

Художник Борис Шахов. Илл. к повести Олега Корякова «Хмурый Вангур» («Детская литература», 1977)
«На месте, очищенном когда-то одним из свирепых уральских ураганов, буйной порослью взметнулся молодняк, теперь уже ставший вполне солидным, настоящим лесом. В нём ещё не было стариков гигантов, деревья поднимались ровно и потому спорили между собой и, торопясь и жадничая, стремились захватить как можно больше места.» («Хмурый Вангур», с. 52)
Повесть написана легким языком, особенно хороши короткие, меткие описания природы. Любопытны походные детали: устройство быта, снаряжение, реплики, мелкие происшествия (споткнулся, упал). Слова «стал коммунистом», «держать ответ перед партийной организацией института» стоят на своём стилистически-историческом месте. Вполне живые характеры, персонажи хорошо визуализируются. Верный нравственный посыл: будь верен друзьям, не пасуй перед трудностями. Это верно и в советское время, и в нынешнее.
Добротная проза. Можно читать, но можно, как замечено в единственной рецензии, и не читать. Конечно, тезка Олег Куваев потом напишет куда лучше, но он же не об том, не об тех, не об здесь и вообще!
Ах, да, главное: ни один барсучок в повести не погиб. Для рассказанной истории даже одно это – чудо.
Читать далее
20
880
Аноним15 июня 2025 г.
Люди и дело
Эта повесть повествует о геологической экспедиции в район Северного Урала по поиску титановых месторождений. Суровый быт и нелегкие будни геологов, дикий, первозданный мир вокруг. Сплав геологической партии по реке, затерянной в тайге. Их цель - найти рутил, пробивая шурфы вдоль берегов. И вот, в этой глуши, в урмане, характер героев обнажается, показывая настоящую человеческую сущность.
Походная романтика и тяжелая работа в уральской тайге. Красота дикой природы пугает и завораживает. Любовь автора к Уралу чувствуется в каждом описании природы, в каждой детали пейзажа. Он не просто показывает красоту тайги, он рассказывает о ней с какой-то трепетной нежностью, как о живом существе. Ты чувствуешь запах костра, слышишь комариный звон, ощущаешь изматывающую усталость от физического труда. Ты словно сам живешь в палатке с этими геологами. Нет нарочитой красивости слога, зато есть правда жизни, неприкрытая и честная.
Но главная тема этой повести – люди, насколько разными они бывают в обычных условиях и в экстренной ситуации. Автор берет твое первое впечатление о герое и переворачивает его с ног на голову. Храбрый оказывается трусом, а молчун – душевным и смелым. Юной геологини Наташи приходится быстро взрослеть и учиться видеть людей насквозь. Задело за живое предательство Николая. Как оказалось легко добиваться своего в кабинете директора института, и как сложно воплощать свои мечты в жизнь.
Книга поднимает сложные вопросы: о цене человечности, о моральном выборе, когда ставки высоки, о разочаровании в идеалах и о том, как важно уметь переосмысливать свои ценности. От описания бытовых мелочей до тонкостей геологических работ и взаимоотношений в коллективе – всему веришь безоговорочно.
Книга написана в советское время, но здесь нет бросающейся в глаза советской идеологии. Здесь есть простые люди, болеющие за свое дело. Книга будет интересна не только детям, но и взрослым, если вдруг захочется отвлечься от городской суеты, почувствовать запах костра и комариный звон.
Читать далее
8
59
Аноним10 октября 2012 г.
Книга не особенно понравилась: нудноватая завязка, приключения в тайге, простите, в урмане, описаны как-то не впечатляюще, герои неживые какие-то. Да и атмосфера не передана.
В общем, прочитать один раз... а можно и не читать.
О советских геологах несравнимо лучше пишет Олег Куваев. Хотя, естественно, это мое личное мнение.
5
719

Все рецензии

Цитаты

Аноним25 апреля 2021 г.
Детский разговор о нравственном выборе
А Юре на память пришел давний детский разговор. Это был разговор с другом. «Юр, – сказал однажды этот друг, – а что, если бы вот ты стал… ну, в общем самый главный на войне… И, чтобы была победа, тебе обязательно нужно выбрать, кого убить: меня или Ваську Птицына. Ты бы как решил?» – «Зачем это: убить?» – «Ну, вот так было бы нужно. Я ведь понарошку. Если бы». – «Факт, Ваську». – «А если бы так: меня или себя?» – «Себя». – «Ну, а вот так, – не унимал своего злого любопытства друг, – меня или мать?» – «Ну, так не может быть…» – «Ну, а все-таки, если бы…» Юра тогда подумал, подумал, закатил другу-приятелю леща и заревел…
(с. 87)
Читать далее
6
275
Аноним25 апреля 2021 г.
Урман
Урман – так зовут на севере тайгу – штука серьезная. Урман не одолеешь ни на машине, ни на лошади, особенно летом. Ни дорог, ни троп. Нетронутый, дикий лес, чаща, бурелом, болота. Слабому нет здесь пути. Слабых урман губит. (с. 23)
Еще десяток метров. Еще!.. Вот и вершинный шихан – врезавшаяся в небо неприступная, обрывистая скала. К ней стянулся весь отряд. Отсюда было видно чуть ли не полмира. Сползая по склону горы, неоглядным разливом уходила в синеющую дымку тайга. Среди нее, будто ленты на ветру, вились реки. Над болотами висли туманы. В бескрайные дали выстилалась на восток Сибирская равнина. А по западному горизонту синела главная линия горного хребта – будто разбежались в яростном порыве и, как в сказке, застыли, окаменели гигантские волны древнего моря. (с. 26)
Снова вокруг был урман, глухие таежные дебри. После горного простора, раздольной шири земли и неба мир казался съежившимся и помрачневшим. Земля угрюмо щетинилась буреломом, небо исчезло: деревья, теснясь, не давали увидеть его людям. Они шли по урману напрямик, напролом. Чуть в сторонке бежал Вангур. Они часто выходили к его берегам. Речушка была еще маленькой и бурной. Как молодой беззаботный зверек, она прыгала с камня на камень, урчала и разбрасывала клочья пены. Иногда, решив отдохнуть, она затихала, а потом снова бежала вприпрыжку, резвилась безобидно и весело. А урман был тих и хмур. Лесные великаны, почти не расступаясь, пропускали мимо себя эту расшалившуюся речонку, прибежавшую с гор. «Ничего, – наверное, думали они, – подождем: еще умаешься, завязнешь несколько раз в наших болотах – и присмиреешь». (с. 35)
Вскарабкавшись из-за дальнего леса, солнце увидело холодно и смутно поблескивавшую в тумане широкую гладь воды с торчавшими над ней тысячами травянистых бугорков, а среди этих бугорков – длинную деревянную скорлупку, которую толкали посиневшие от холода люди. Солнце сжалилось над ними, разогнало туман и стало припекать по-летнему щедро, жарко. Но лишь к вечеру Вангур стал снова походить на реку: появилось что-то подобное руслу, меньше стало кочек. (с. 43)
Вангур вел себя хорошо и больше не строил геологам никаких каверз. Неторопливо, но ходко нес он свои темные, буроватые воды. С обеих сторон реку сжимал густой, мрачный лес. Местами берега подходили друг к другу совсем близко, стояли как две линии громадного частокола, и только наверху между ними светлела узкая полоска бледного северного неба. (с. 52)
Когда-то один из свирепых уральских ураганов прочесал здесь тайгу. Это было давно: поваленные бурей гиганты уже иструхлявились и сгнили, нога уходила в их стволы, как в мох, но их было много, и они мешали идти. А вдобавок на месте, очищенном тогда ураганом, буйной порослью взметнулся молодняк, теперь уже ставший вполне солидным, настоящим лесом. В нем еще не было стариков гигантов, деревья поднимались ровно и потому спорили между собой и, торопясь и жадничая, стремились захватить как можно больше места. Разве они думали о том, что тут, между ними, придется пробираться с радиометром на груди Юре Петрищеву? (с. 52)
Река бежала, сжатая урманом. Угрюмой громадой привалился он к Вангуру и молча и сумрачно смотрел на легкую скорлупку, скользящую по узкой водяной дорожке. (с. 55)
А над землей, над Ключ-камнем, царствовало солнце. Солнца было очень много. Блаженствовали деревья, трава, камни. Было тихо. Только приглушенно тюкали в шурфах кирки рабочих да, вгрызаясь в каменистый грунт, поскрежетывали лопаты. В живую, полную неслышного ликования солнечную тишину обрушился крик Василия:
– Лексей Архипыч! Лексей Архипыч!..
И, напуганные им, замерли, затихли даже кузнечики. (с. 60)
Бесшумно и быстро скользят над урманом низкие, отяжелевшие от влаги облака. Под облаками бежит Вангур. Вразнобой плещут его некрупные темные волны, разбиваются о прибрежные коряги и бессильными брызгами падают на кромку грязно-желтой пены. За ними, приплясывая, идут нестройными рядами другие, за теми – еще и еще, и, чуть слышно позвенькивая, шебаршит черно-серая чешуя реки. Как ленивая, засыпающая змея, вьется река в глухих, нехоженых дебрях урмана… (с. 71)
Заморозки больно щипали землю. Редкие в урмане березы, совсем не радуясь новому, багряному цвету одежды, стояли жалостно-печальными. Словно пытаясь прикрыть свою наготу, растерянно топорщили узловатые ветви лиственницы, потерявшие пышный игольник. И только сосны, ели да могучие, кряжистые кедры ничем не выдавали своего беспокойства перед зимой, уже заносившей над ними свое ледяное крыло, и стояли суровые, чуть потемневшие, лишь покряхтывая на ветру.
Скукожилась и побурела трава. Поникла. Только отдельные ее сухие стебельки не хотели сгибаться и торчали, гордясь никчемной своей прямотой. А может, и не никчемной? И мертвые, они будут, споря с яростным ветром, цепко удерживать около себя снег, чтобы надежнее прикрыть упавшие на землю семена… Лагерь на Ключ-камне сворачивался. (с. 74)
Тоскливо было вечером у костра. Разбухшие темно-серые тучи придавили урман, и он сердито ворочался, кряхтел, постанывал. Беспокойно, суматошливо раскачивались ветви. Под громадными стволами палатка, освещенная колеблющимся, неверным пламенем костра, казалась очень уж маленькой и жалкой. (с. 78)
Все на том же месте у костра сидит Николай, склонившись над потрепанной картой. Вот он зябко поежился, поплотнее запахнулся в наброшенный поверх ватной куртки брезентовый плащ и уставился в костер. В неподвижных глазах заметались отсветы огня. Вымахнул из костра язык пламени, переломилось и рухнуло в золу обгоревшее полено, взбрызнули искры и, падая, тотчас потухли… (с. 82)
Не так давно тайга здесь горела и до сих пор не ожила. Черные, лишь снизу подернутые мхом стволы словно окаменели. Ветер проносился мимо, не шевеля их. Деревья упрямо топорщили изуродованные, обгоревшие ветви. Они казались страшными, а были совсем бессильны.
Николай шел по этому черному безмолвию и, чтобы отогнать навязчивые мысли, старался представить, как бушевало здесь и ревело с посвистом и уханьем яростное пламя, как взметывались в небо гигантские пригоршни искр, раскаленные головни и дым. Но урман рассеял мысли, от которых хотелось отделаться, раскинув перед Николаем громадную болотную топь. (с. 89)
Пешком… Очень уж обыденное и, в общем, милое понятие. Но ведь ребенок, шагающий по асфальтовой дорожке, и альпинист, штурмующий скалы и бездны, – оба передвигаются пешком. Они лезли через урман, продирались сквозь него, карабкались, корчились, увязали в болотах, и ноги сводило от холода, а спину ломило от выкопанных шурфов и пройденных километров – и всё это называлось «пешком». (с. 95)
Проклятые болота! Они выматывали вконец. Они заставляли выжимать из себя все, без остатка, силы, а сами не давали ничего – ни куска порядочной земли, ни доброго топлива, ни пищи. (с. 99)
Сосенки были маленькие, тощие, и ломать и рубить их пришлось много. И никак не разжигался костер: всё вокруг было мокрым. Спички гасли одна за другой, последние обрывки бумаги не помогли. Пушкарев дважды перелистал негнущимися пальцами журнал наблюдений и спрятал его: чистых листов уже не было. Посмотрел на спички – их оставалось совсем немного. В последнем коробке. (с. 100)
Профессор не любил зимний урман. Он казался ему неживым. Снег однообразным покровом занес таежный хаос, ледяная дрёма сковала деревья, все выглядело пустынно и уныло. И где тут найдешь следы людей? Разве что прошли совсем недавно… (с. 111)
Василий взмахнул хореем, олений поезд тронулся и быстро побежал мимо толпы, мимо домиков, мимо кедров, величаво и сдержанно помахивавших вслед широкими огрубелыми лапами в снежных рукавицах. (с. 127)
Читать далее
3
1,3K
Аноним25 апреля 2021 г.
Танец геологов
Пальцы дернули струны и пошли вперехват, впереплёт, вприпрыжку. Юра сыпанул частушку, другую, подбоченился, повел плечом, притопнул и двинулся этаким гоголем около костра. Вот ноги не спеша, с выкрутасами – носок за пятку, пятка за носок – подвели его к Николаю. Юра изогнулся, лихо топнул, зачастил пуще, подзадоривая товарища. Тот с вялой усмешкой мотнул головой: нет… Тут встал Пушкарев и начал поводить плечами и притопывать.
Юра закатил перебор еще похлеще.
Старый филин, дремавший в переплете веток, открыл глаза и с удивлением вытаращил их. Два оборванных, исхудавших человека смешно и дико размахивали руками, выкрикивали что-то и подпрыгивали около костра. Но, видно, они знали, что делали, и обладали какой-то волшебной силой: свет костра, казалось, вспыхнул от этого ярче, и полянка, на которой плясали люди, раздвинулась. Филин похлопал глазами, пригнулся и бесшумно нырнул в густую, застоявшуюся темень урмана.
Борис Никифорович, запыхавшись, опустился на землю. Присел и Юра.
– Я ж говорю: чародейка. Все может! – Тут Юра взглянул на Пушкарева и хохотнул: – Вот тебе и сухарь… Я ведь вас, Борис Никифорович, – уж признаюсь – долго сухарем называл. Так и всему человечеству сообщал.
Пушкарев не улыбнулся, только глянул веселее, чем обычно, и ответил:
– Сухарь свое дело знает. Пышечки – на праздники, сухарь–на черный день… годится… Ну, великие путешественники, пожалуй, надо и поспать. Отбой.
Тяжелым, усталым шагом он двинулся к палатке.
(с. 80)
Читать далее
3
65