Buddenbrooks

В каждом из нас много половинчатого, много такого, что поддается самым разным толкованиям.

— Ах, Бетси, она довольна собой; а более прочно счастья человеку на земле не дождаться.

Да, «всех ужаснее чудовищ в своем безумстве человек»!

Время идёт вперёд и лучшее, как мне кажется, оставляет позади.

Разве ты не знал, что и в маленьком городке можно быть большим человеком?! Что можно быть Цезарем в торговом городишке на берегу Балтийского моря?!

— Пустяки! Народ тут, собственно, ни при чем, и добьются они разве что еще большего усиления полицейского террора и нажима на печать... Он ведь тоже не зевает. Да, жизнь у него беспокойная, что и говорить: чтобы удержаться на престоле, надо то и дело что-нибудь измышлять.

— О, нельзя отрицать, что все это имеет и свою возвышенную сторону, — продолжал он. — Наконец что-то новое, такое знаете ли, небудничное, мощное — ураган, неистовство, гроза! Ах, народ темен, я знаю! И тем не менее мое сердце, вот это сердце, оно с ними!...

Иногда я думаю: да, да, у нее холодное сердце. И вот еще что я должен вам сказать, и я могу поклясться, что это так: совсем не смешон тот мужчина, который плачет оттого, что вы его знать не хотите, уверяю вас. Я не поручусь, отнюдь не поручусь, что и я тоже... Вы избалованное, изнеженное, существо! Неужели вы всегда насмехаетесь над людьми, которые лежат у ваших ног? Неужели у вас и вправду холодное сердце?

Каждому свое. Заметь себе: одинаковых людей не бывает.

… можно сказать: вот это учитель, а это не учитель, но что значит «старший учитель» – я, ей богу, не понимаю.