Идеал

Леннокс всегда веселый, он много шутит, и мне это в нем нравится, потому что он нас веселит. Но однажды Леннокс загрустил. Я заглянула к нему в комнату, а он сидел и плакал. Я спросила его, что случилось. Он смотрел на фотографии, где они с женой занимаются серфингом. Сказал, что скучает по морю. А я ему сказала, что он хотя бы видел море, а я – никогда. Я почти всю жизнь провела тут. И вскоре Леннокс отлучился тайком, а когда вернулся, принес мне ракушку. Он велел мне приложить ее к уху: если мне захочется услышать шум моря, достаточно приложить раковину к уху и прислушаться. Теперь всегда, когда мне становится немножко грустно, я прижимаю раковину к уху, закрываю глаза и прямо тут, в вагончике рядом с мамой, воображаю, будто я перенеслась на пляж, ноги зарыты в песок, волны грохочут, на мне купальник, я уже десяток песочных замков построила, а там, на волнах, – Леннокс с женой. Спасибо тебе, Леннокс, за то, что подарил мне море.

– Но кто решает, что это – сорняки? – продолжает дед, пока мы пропалываем грядки. – Не природа. Люди так решили. Природа позволяет им расти. Природа назначила им это место. Но люди заклеймили эту траву – мол, сорняк – и в сторону.– Но они же душат цветы, – пробормотала я наконец, подняв глаза от земли: спина разболелась, под ногтями земля.Дед пронзил меня взглядом из-под низко надвинутой твидовой кепки: глаза голубые, зоркие, словно у сокола.– Они – бойцы. Они борются за свое место под солнцем и выживают.