Шутка мецената. Дюжина ножей в спину революции.

Восточные человеки наговорились о своих делах, прислушиваются к разговору сенатора и директора завода. Слушают, слушают - и полное непонимание на их лицах, украшенных солидными носами... На каком языке разговор?..

- А «Маскотта»? «Сядем в почтовую карету, скорей»... А Джонсовская «Гейша»?.. «Глупо, наивно попала в сети я»...

- Ну!.. А «Луна-Парк»!

- А Айседора!

- А премьеры в Троицком или в Литейном!!

- А пуант с Фелисьеном и ужинами под румын, у воды!..

- А аттракционы в Вилла Роде?

- А откровения психографолога Моргенштерна! Хе-хе...

- А разве лезло утром кофе в горло без «Петербургской газеты»?!

- Да! С романом Брешки внизу! Как это он: «Виконт надел галифе, засунул в карман парабеллум, затянулся "Боливаром", вскочил на гунтера, дал шенкеля и поскакал к авантюристу Петко Мирковичу!» Слова-то все какие подобраны, хе-хе...

- А «Сатирикон» по субботам! С утра торопишь Агафью, чтобы сбегала за угол за журналом...

- А премьеры Андреевских пьес... Какое волнующее чувство.

- А когда художественники приезжали...

И снова склоненные головы, и снова щемящий душу рефрен:

- Чем им мешало всё это...

- Мне больше всего нравилось, что любой капитал давал тебе возможность войти в соответствующее место: есть у тебя 50 рублей - пойди к Кюба, выпей рюмочку мартеля, проглоти десяток устриц, запей бутылочкой шабли, заешь котлеткой даньон, запей бутылочкой поммери, заешь гурьевской кашей, запей кофе с джинжером... Имеешь 10 целковых - иди в «Вену» или в «Малый Ярославец». Обед из пяти блюд с цыплёнком в меню - целковый, лучшее шампанское 8 целковых, водка с закуской 2 целковых... А есть у тебя всего полтинник - иди к Фёдорову или к Соловьёву: на полтинник и закусишь, и водки выпьешь, и пивцом зальёшь...

Однажды в кинематографе я видел удивительную картину: Море. Берег. Высокая этакая отвесная скала, саженей в десять. Вдруг у скалы закипела вода, вынырнула человеческая голова, и вот человек, как гигантский, оттолкнувшийся от земли мяч, взлетел на десять саженей кверху, стал на площадку скалы – совершенно сухой – и сотворил крестное знамение так: сначала пальцы его коснулись левого плеча, потом правого, потом груди и, наконец, лба.

Он быстро оделся и пошёл прочь от моря, задом наперёд, пятясь, как рак. Взмахнул рукой, и окурок папиросы, валявшийся на дороге, подскочил и влез ему в пальцы. Человек стал курить, втягивая в себя дым, рождающийся в воздухе. По мере курения, папироса делалась все больше и больше и, наконец, стала совсем свежей, только что закуренной. Человек приложил к ней спичку, вскочившую ему в руку с земли, вынул коробку спичек, чиркнул загоревшуюся спичку о коробочку, отчего спичка погасла, вложил спичку в коробочку; папиросу, торчащую во рту, сунул обратно в портсигар, надулся – и плевок с земли вскочил ему прямо в рот. И пошёл он дальше также задом наперёд, пятясь, как рак. Дома сел перед пустой тарелкой и стаканом, вылил изо рта в стакан несколько глотков красного вина и принялся вилкой таскать изо рта куски цыпленка, кладя их обратно на тарелку, где они под ножом срастались в одно целое. Когда цыпленок вышел целиком из его горла, подошёл лакей и, взяв тарелку, понёс этого цыпленка на кухню – жарить… Повар положил его на сковородку, потом снял сырого, утыкал перьями, поводил ножом по его горлу, отчего цыплёнок ожил и потом весело побежал по двору.