Ваша оценкаРецензии
Аноним11 января 2018 г.Де-драматизирующий Дарвин
Читать далееПроведу второй раунд (первый раунд – тут ) сравнения «Автобиографии» Дарвина с «Исповедью» Августина, - с небольшими вкраплениями Паскаля. А совпадения есть очень любопытные - особенно любопытно то, как по-разному разные люди подают события одного порядка. Вспомним, например, про воровство – а и Дарвин и Августин в юности были замечены в подобного рода неблаговидных деяниях (то есть заметили их сами за собой). При этом Дарвин просто отметил это как факт, тогда как Августин посвятил описанию мотивации своего воровства (и феномену преступления вообще) целое небольшое исследование – попутно клеймя себя за порочность – у Дарвина, опять-таки, мы не видим ничего похожего на раскаяние.
Подобным же образом, Дарвин отмечает, что, хотя ему всегда были приятны похвалы, он никогда и ничего не стал бы делать исключительно ради славы:
Не хочу этим сказать, что благоприятная рецензия или успешная продажа моих книг не доставляли мне большого удовольствия, но удовольствие это было мимолетным, и я уверен, что ради славы я никогда ни на один дюйм не отступил от принятого мною пути.Августин размышляет точно так же – но опять-таки он не может попутно не потерзать себя за свою недостойную любовь к похвалам и вообще не может отказать себе в удовольствии «порассуждать на тему»:
В чем же исповедуюсь я Тебе, Господи, говоря об этом искушении? Не в том ли, что похвалы мне очень приятны? Но истина больше, чем похвалы. Если бы меня спросили, предпочту ли я стать безумцем, во всем заблуждаться и слышать всеобщие похвалы, или быть разумным, твердо стоять в истине и слышать всеобщее порицание, я знаю, что я выберу. Я не хотел бы только, чтобы одобрение из чужих уст увеличивало во мне радость от чего-то доброго во мне. А оно — признаюсь — увеличивает; мало того, порицание уменьшает. И когда я в тревоге от этой нищеты своей, то тут и подкрадывается ко мне извинение; ты, Господи, знаешь ему цену, но меня оно смущает. Ты ведь приказал нам быть не только воздержанными, т. е. подавлять любовь к некоторым вещам, но и справедливыми, т. е. знать, на что обращать ее; Ты захотел, чтобы мы любили не только Тебя, но и ближнего. И мне часто кажется, что когда я радуюсь похвале очень понимающего человека, то я радуюсь росту ближнего или надеждам на этот рост, и наоборот — огорчаюсь его недостатками, когда слышу, как он порицает или то, чего он не понимает, или то, что хорошо. А иногда я огорчаюсь и похвалами себе: если хвалят во мне то, что мне самому не нравится, или оценивают больше, чем они стоят, качества даже хорошие, но незначительные. И опять, откуда я знаю, возникает ли во мне это чувство потому, что я не хочу, чтобы тот, кто меня хвалит, был обо мне другого мнения, чем я сам, и беспокоюсь вовсе не о его пользе: те самые хорошие качества во мне, которые и мне нравятся, становятся мне приятнее, если они нравятся и другому. Если же мое собственное мнение о себе не встречает похвалы, это значит, что в какой-то мере не хвалят и меня, потому что или хвалят то, что мне не нравится, или хвалят больше то, что мне в себе нравится меньше. Не загадка ли я сам для себя?
«Нищ я и беден», но я лучше, когда, опротивев себе и стеная, втайне ищу милосердия Твоего, пока не восполнится ущербность моя и не исполнюсь я мира, неведомого оку гордеца. Речи же, выходящие из уст, и дела, известные людям, искушают опаснейшим искушением: любовью к похвале, которая попрошайничает и собирает голоса в пользу человека, чтобы как-то его возвысить. Она искушает меня, когда я изобличаю ее в себе, тем самым, что я ее изобличаю: часто презрением к пустой славе прикрывается еще более пустая похвальба; нечего хвалиться презрением к славе: ее не презирают, если презрением к ней хвалятся.
Могу привести еще и третий пример подобного рода де-драматизации некоторого рода событий в изложении Дарвина – на фоне их драматизации в изложении теперь уже не Августина, а Паскаля. Паскаль почти всю свою жизнь был сильно нездоров, Дарвин тоже растерял свое здоровье где-то в районе тридцати лет. И тот, и другой, не слишком сильно горюют об утрате (во всяком случае письменно), замечая, что, возможно, потеря здоровья даже пошла им во благо. При этом опять-таки если Дарвин просто отмечает этот момент:
Даже плохое здоровье, хотя и отняло у меня несколько лет жизни, пошло мне на пользу, так как уберегло меня от рассеянной жизни в светском обществе и от развлечений.то Паскаль идет куда дальше:
Когда кто-нибудь ему говорил, что жалеет его, он отвечал, что его самого его состояние вовсе не удручает, что он даже боится выздороветь; а когда его спрашивали, почему, он отвечал: «Потому что я знаю опасности здоровья и преимущества болезни». А когда мы все же не могли удержаться и жалели его, особенно в минуты сильных болей: «Не жалейте меня,— говорил он,— болезнь — это естественное состояние христианина, такое, в котором он должен пребывать всегда, то есть в страданиях, в муках, лишенным всяких благ и чувственных наслаждений, свободным от всех страстей, без честолюбия, без алчности и в постоянном ожидании смерти. Разве не так христиане должны проводить всю свою жизнь? И разве это не великое блаженство — по необходимости впасть в то состояние, в котором долг обязывает нас пребывать?» (Жизнь господина Паскаля». Жильберта Перье)Это уже совсем другая перспектива – когда болезнь призывается, а не со смирением выносится. Такой настрой привел Паскаля к привычно-религиозно-изуверским способам умерщвления плоти, что наверняка сильно сократило его и без того относительно недолгий земной путь.
Вообще в том, что касается здоровья позиция Дарвина без вопросов куда более здравая (здоровая), чем позиция Паскаля. Если же говорить о литературных последствиях драматизации и де-драматизации, то здесь я в сомнениях – например, рассуждения-сокрушения Августина мне, пожалуй, было читать поинтереснее, чем достаточно сухие констатации фактов Дарвиным. Впрочем, каждый остается верен себе. Дарвин сциентичен, Августин – религиозно-философичен.
24887