This Side of Paradise

... а теперь даже какой-нибудь Леонардо да Винчи или Лоренцо Медичи не мог бы по старинке прославиться на весь мир. Жизнь стала слишком огромной и сложной. Мир так разросся, что уже не в состоянии шевельнуть собственным пальцем, а я мечтал стать таким важным пальцем.

- Вам никто не кажется скучным, - возмущался он.

• Нет, половина тех, с кем я общаюсь, мне скучны, но это не так уж много, верно?

В пятнадцать лет ты весь сиял, как раннее утро, в двадцать ты начнешь получать печальный свет луны, а когда доживешь до моих лет, от тебя, как он меня сейчас, будет исходить ласковое золотое тепло летнего дня.

А с газетами и вовсе дело дрянь. Богатый ретроград с тем особым хищным, стяжательским складом увы, который зовется финансовым гением, может стать владельцем газеты, а эта газета — единственная духовная пища для тысяч усталых, издерганных людей, не способных в условиях современной жизни заглатывать ничего, кроме жвачки. За два цента избиратель покупает себе политические взгляды, предрассудки и мировоззрение.

Я, конечно, и сам с причудами, но в других этого терпеть не могу. Вот и терзаюсь — то ли мне развивать свой ум и стать великим драматургом, то ли плюнуть на словари и справочники и стать принстонским прилизой.

А мы прекрасны, я это чувствую. Я уверена, что Бог нас любит.

Сидел в поезде и тридцать шесть часов без перерыва думал о себе

Но Эмори и раньше любил в Элинор самого себя и теперь ненавидел лишь зеркало.

Красота — это благоухание роз, а розы увядают. Красота — это муки приносящего жертву и конец этой муки.

- Решил покончить с собой, - объявил он ни с того ни с сего.

• Когда? В будущем году?
• Теперь же. Завтра утром. Сниму номер в "Комодоре", залезу в горячую ванную и вскрою вену.
• Ну и разговорчики!
• Вам бы ещё стаканчик выпить, старина.

• С вами так не бывает? - выпросил он театральным шёпотом.
• А как же!
• И часто?
• У меня это хроническое.