Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений. Том 2. Записки из Мертвого дома

Я осмотрелся... я обдумался — это случается.

Страсти в нём таились, и даже сильные, жгучие; но горячие угли были постоянно посыпаны золою и тлели тихо.

Никогда не буду пить. С вечера наболтаешь, а назавтра раскаиваешься.

Был он честен, то есть ему не пришлось сделать чего-нибудь особенно бесчестного; был холост, потому что был эгоист; был очень не глуп, но терпеть не мог выказывать свой ум; особенно не любил неряшества и восторженности, считая ее неряшеством нравственным, и под конец жизни совершенно погрузился в какой-то сладкий, ленивый комфорт и систематическое одиночество.

Думал он тоже подать немедленно в отставку и так, просто, в уединении посвятить себя счастию человечества.

— Но, милостивый государь! Вы со мной обходитесь, как будто, с позволения сказать, со старой подошвой, – проговорил Иван Андреевич в припадке самого кроткого отчаяния, голосом, в котором было слышно моленье.

— Милостивый государь! Я ничего не разберу. Извините меня, но нет места.
— Зачем же вы такой толстый?
— Боже! Я никогда не был в таком унизительном положении!
— Да, ниже лежать нельзя.

И старичок погрузился в свой кашель.
— Спина… – проговорил он наконец со слезами на глазах, – спина разболелась… геморрой проклятый! Ни стать, ни сесть… ни сесть! Акхи, кхи, кхи!
И казалось, что вновь начавшемуся кашлю суждено было прожить гораздо долее, чем старичку, обладателю этого кашля. Старичок что-то ворчал языком в промежутках, но решительно ничего нельзя было разобрать.