Отпуск по ранению

Дорогие мои мальчишки...
Как же меня пронзила повесть Вячеслава Кондратьева "Отпуск по ранению". Вчера только читала Ремарка, и он не прошиб меня на слезу, как ни старался. Все эти европейские мытарства показались мне ничтожными по сравнению со всем тем, чего нахлебался наш настрадавшийся народ -- сыновья и матери, отцы и дочери...
Этот рассказ очень психологический -- он крайне интимный и я не то, чтобы сопереживала лейтенанту Володе, а будто пролезла в его шкуру и роняла его мысли, терзания, поступки. И не ради красного словца написано, не словно обрубленное и отточенное цензурой, пестревшее красным призывом за долг перед сослуживцами, слово, нет, это -- зов души человеческой.
Купила книгу в наше время редкую и ненужную, меня обсмеют многие, но поймут глубокомыслящие, хранящие историю о предках, кто действительно хотел, чтоб потомки-"недочеловеки" не жили под гнётом немецкого рабства. Но здесь рассказ не такой, он описывает сложности, с которыми сталкивается боец, прибывший в родной город Москву на лечебный отпуск.
Сразу бросается в глаза его презрение к "тыловым крысам", помните, как в Летят Журавли, хирург крикнул это многозначительное и точное ругательное словосочетание? Бросается в глаза его омерзение пред кровью на фуфайке, кровью засохшей и багровой -- не потому что она немецкая, вражеская, а потому, что она человеческая и пролив её, жизнь его разделилась на "до" и "после", как будто бы он невинная девчушка, потерявшая детство принудительным поруганием. Это Вам не Абсолютист, хотя тема юности и войны там тоже есть, но те книги не писались так, как эти, старые, наши... Не так он себе представлял войну, распевая мальчишкой в грузовике, едущим на фронт... Не так представлял первую близость -- в приюте инвалидов и пьяниц, горько упитый со сжалившейся над ним бабой... Не так представлял взгляды тыловых, некоторые -- откровенно брезговали, некоторые -- боялись, некоторые -- презирали за то, что немец у голодной трудящейся Москвы.
И он не представлял себе, что есть в одной плоскости два мира -- кровавого и ужасающего циничными игнорированиями человеческой сути мира, откуда он прибыл на побывку и мира роскоши жиреющих и вольготно живущих, где прибывал его друг детства Сергей.
Что сразу разит в солдате, бывшего в "горячей точке", то бишь на фронте, простого обывателя -- кровь на одежде? Загрубевшие земляные, подобные обрубкам дерева, пальцы? Инвалидность, отсутствие частей тела, изуродовавшие лицо ожоги? НЕТ! НЕТ! НЕТ!
...Взгляд...
Дикий, ощетинившийся, пронизанный незабываемым ужасом, резающий взгляд. Не взгляд матерого ублюдка, как полагают отщепенцы, не взгляд привыкшему к звериной жестокости сироты, как подумают сердобольные матери... Этим взглядом может резануть безусый юноша, уже в морщинах и синяками под глазами, взгляд чудовищной пустоты и непомерной усталости, измученный, невольно вызывающий страх, жалость, сострадание и скрытую тревогу одновременно.
И таких взглядов тысячи тысяч. Они были, есть и будут, с незапамятных времен, когда люди придумали воевать, и после ВОВ они были и есть: и в рыжих пустынях, и в горных расщелинах, и в ветренных степях, и в тихих пролесках, будут меняться только мировые "локации", как в смартфонных шутерах, а ребята и мужи, да уже и девушки с женщинами, обворованные судьбой, будут резать мирян этим страшным взглядом, обоженным беспощадным пламенем войны...
И несмотря на всё это, Воин и Человек непостижимы -- тянутся сердцем к такому же, с кем хлебнул из одной каски, с кем разделил холод и сырость окопа. Вот об этом и рассказ. Восстановление тела и души после ужасов Ржевского Фронта и обдуманным сорокодневными думами возвращением туда же, к скудному остатку бывшей когда-то большой, роты.
Герой пускается по разным жизненным маршрутам, он примиряет на себя рубашки, которые рано или поздно снимает. По решению собственной Воли. Сам. Без призыва и помощи. Вопреки ситуациям и чувствам других людей -- родных и не очень.
Призываю прочесть повесть о долге перед сослуживцами, о поиске потерянного себя, пусть она кому-то покажется бессмысленной, ибо впереди у героя вполне может маячить смерть, пусть рассказ прочтут не маленькие дети и подростки, а молодые люди, почувствовавшие зов тела и сердца, присматривающиеся к полной и вкусной жизни, уже осознавшие ответственность перед стареющим поколением, и быть может они поймут, с какими сложными вопросами и путями их решений столкнулся лейтенант Володя, вчерашний горячный мальчишка, на последней странице -- опытный служивый...

Детская библиотека опять принесла интересный улов. В кинотеатрах как раз идет фильм «Ржев», снятый по мотивам повести этого же автора. В этот сборник она не попала, однако для того, чтобы прочувствовать дух, другие повести сойдут.

Собственно, я среагировал на обложку после того, как посмотрел обзор свежего фильма от Алексея Исаева – стало интересно, видны ли следы того, что потом проросло в перестройку буйным цветом, в повестях конца «застоя». И вы знаете, конечно, видны. Нет, тут еще нет того занудного, набившего оскомину набора штампов – уголовников, противоречивых немцев, тайно верующих и прочего. Однако послезнание так и тянет сказать, что вот этот пассаж автор не зря ввернул, вот здесь давит на то самое.

В обзоре Исаев говорил, что Кондратьев за деревьями не видел леса, т.е. за частной операцией не видел рисунка самого сражения за Ржев. Возможно, так следует из повести, по которой снят фильм. Здесь же, в «Сашке» и «Отпуске…», все он видит, даже сам говорит, что в определенный момент герой дорос, чтобы понять и охватить. Так что дело не в этом. Просто этот автор такой, ему важнее то, о чем он писал. Не будем впадать в морализаторство и называть это гнильцой, нет.

«Сашка» привел автора в литературу, он прост, нарочито безыскусен и тем должен был снимать вопрос о рефлексии, давая право персонажу говорить о страшных вещах, об ошибках и промахах. Однако автор – интеллигент, поэтому очень уж ненатурально герой вышел, очень уж он грубо сшит из лоскутов представлений интеллигента о народе. Такой вот беспартийный Нагульнов с головой Платона Каратаева. А вот герой «Отпуска…» - сам автор, и тут он куда живее, только вот претит мне то, что автор решил себя приукрасить, добавив себе, э, мачизма. Тут и размахивание пистолетом в ресторане, и беспорядочные половые связи. Ну, такой классический русский интеллигент. Жаль, что с желанием этим Кондратьев не совладал.

В сухом остатке есть относительно дельное описание переднего края, есть жутковатый по подробностям самостоятельный путь раненных до различных госпиталей, есть военная Москва мая-июня 1942. Вот Москва удалась полностью, в нее окунаешься, живешь ее жизнью, от коммерческих ресторанов до пивных баров-автоматов, от студентов архитектурных вузов до безногих инвалидов.