Котлован. Ювенильное море

Гробы? Медведи? Детские горшки? Все это в книге о строительстве социализма. Наверное, не зря Платонова называют "советским Кафкой". Но я Кафку не люблю.
Читатель Платонова безжалостно обречен на то, чтобы всю повесть продираться сквозь искаженные синтаксические конструкции, речевую избыточность и недостаточность. Язык "Котлована", будто бы пропущенный через кривое зеркало, в сочетании с уже упомянутыми медведями-молотобойцами создает картины сюрреалистические, равные по своей расплывчатости и неоднозначности картинам Дали.
Но что действительно поражает, так это неожиданно цельный и монолитный образ социализма, который назло всему чрезвычайно четко проступает сквозь все авторские "дебри" (дебри - не потому, что мне не нравится, а потому, что объективно можно сказать, что препятствия для восприятия текста читателем введены намеренно). Этот образ, на мой взгляд, - концентрат писательского мастерства Платонова.
Ставлю нейтральную оценку, потому что чтение "Котлована" пришлось на такой период в моей читательской судьбе (то есть на нынешний момент), когда я возомнила, что к концу 11 класса я способна довольно хорошо понимать и анализировать тексты даже "повышенной сложности". "Котлован" же мне напомнил ужас непонимания от Кафки, поэтому "понравилось" поставить не могу.

Пожалуй, это претендент на самую необычную книгу в этом году. Её я точно ещё долго не забуду. Кстати, прочитать "Котлован" я решила после просмотра спектакля.

Язык повести настолько необычный, что читать её быстро не получается. Каждое предложение как удар хлыстом. Автор как будто разговаривает с читателем языком лозунгов с советских плакатов.

Суровые мужчины копают огромный котлован, чтобы заложить в нём фундамент для дома будущего, в котором счастливо будут жить будущие поколения советских рабочих.

Кажется, что сам котлован символизирует построение советского общества любой ценой, бросая на это все имеющиеся ресурсы, в том числе человеческие, чтобы построить иллюзорное светлое будущее. Но главное в этой повести не режим, а человек и то, как страшно, когда стирается личность, теряются собственные цели, идеи и смыслы.

Если вдруг вы находитесь в поиске чего-то необычного, то очень рекомендую. Расскажите, как вам Платонов, если читали.

Мне жаль и даже как-то неудобно. Но я совсем не поняла и не прониклась этим произведением. И вся та сила, о которой пишут, антиутопичный ужас - я не смогла это всё поймать. Но тут просто не сошлась музыка.

Я поняла, что многие серьезные и сложные произведения становятся для меня понятными и проникновенными благодаря языку, который я улавливаю, как музыку. И здесь созвучия не случилось. Я не услышала эту повесть. Точнее, то, что я услышала, жутко резало мне слух. Я понимаю, почему Платонов выбрал такой формат повествования. Эти нелепые, будто роботами сказанные фразы подчеркивают все механическое безумие происходящего. Но уровень неприятия текста гармонически перебил степень восхищения писательским мастерством.

Знаете, это арт-хаус. Очень классический. И бывают такие фильмы, которые поднимают понятные проблемы. И такие, с которыми зритель согласен и сопереживает. Важные проблемы. Но способ демонстрации этих проблем вызывает отторжение. Можно показывать беды, грязь и тьму так, чтобы можно было смотреть и думать. А можно так - чтобы хотелось закрывать глаза и убегать в крике. Да, второй вид тоже имеет право на существование. Но меня цепляет на мысли и даже на действия первый вариант. Не надо нарочито заставлять меня рыдать или кидаться в меня грязью и экскрементами, чтобы я поняла.

Но вот почитать и послушать что-то о "Котловане" и о Платонове мне очень захотелось. Чтобы более умные люди рассказали мне, зачем это было написано именно так. И что я должна была понять.

Помню, читали и разбирали "Котлован" в школе, на этом воспоминания и ограничились. Наверное, главное отличие первых от вторых - давящее ощущение бездны. У европейцев всё хорошо написано, концептуально, страшно, никто не хочет очутиться в таком мире. Но такие миры - из их пророческой фантазии, мне кажется. А Замятин с Платоновым в подобном мире прям пожили, прочувствовали его, связывали с ним большие надежды. Реальность же оказалась уродливой, и эту уродливость они передали лучше всех. На страницах их книг - липкое ощущение бездны, в которую, как в чёрную дыру, всасываются людские судьбы, тоска, выгоревшие надежды.

Такое ощущение, что в "Котловане" вся реальность коричневого или серого цвета, даже если зима. Там нет большой разницы между живыми и мёртвыми - переход из одного состояния в другое довольно прост. Пот, грязь, работа, чистки - всё вроде бы питается мечтой, но она какая-то и глупая, и жестокая. Даже девочка, ставшая для них осязаемым воплощением будущего мира, умирает то ли от простуды, то ли от грязи. Смерть всех как бы уравнивает, хотя настоящие пролетарии не должны умирать. Каждое слово пропитано тоской. Ощущение, что история происходит на плоскости, под которой зияет та самая бездна, как фон, как неизбежный контекст. Герои живут в собственном микромире, но недостаток смысла подтачивает сваи, их мир рушится, его погребла под собой безнадёга и пустота. Есть ли какая-то частная жизнь у этих людей? Так, слабые попытки, какие-то убогие проявления симпатий, любви. Это в полном смысле "коллектив" - ничего личного, всё общественное, на виду, за идею.

Отдельная тема - язык повести. Платонову удалось создать отвратительную смесь из простецкой устной речи и пропагандистской канцелярщины. И очень точно, что издатели подбирают для обложки "Котлована" картины русского авангардиста Павла Филонова - современника Платонова. Его полулюди-полумертвецы, одинаковые, непропорциональные, очень точно живописуют реальность, которая вроде бы есть, но в сути своей - серая мертвечина. Думаю, Платонов в "Котловане" сумел рассказать о своей главное боли: что получается при умножении невежества ведомых на невежество ведущих.

Я не знаю, что сказать по поводу этой повести и одновременно хочу сказать слишком много. Возможно, это самый противоречивый для интерпретации и сильный в историческом и художественном плане текст, написанный в советский период русской литературы. «Котлован» был закончен весной 1930 года, впервые издан в ФРГ в 1960-е, а в СССР был издан лишь в 1987 г. Пламенный коммунист и приверженец новой идеологии в молодости, Андрей Платонов посетил в 1929 году колхозы и совхозы, эти впечатления легли в основание данной истории.
⠀

⠀
«Платонов непереводим и, до известной степени, благо тому языку, на который он переведён быть не может», — напишет Бродский в предисловии к первому изданию повести на английском языке. И это абсолютно так. Здесь невероятная плотность литературы на квадрат текста, это появившийся после революции 1917 года новояз агиток, плакатов, собраний.., только народившегося социалистического строя. И невероятная глубина смысла, слога, поэтичность в столкновении с лозунгом, философия поиска смысла и "главного" на фоне охватившей страну коллективизации и трагедии уничтожения русского села.
⠀
⠀

⠀
Тридцатилетнему Вощеву дали расчёт с его завода из-за его излишней задумчивости и нерасторопности. Он ищет смысл существования и уходит в другой город, около которого натыкается на спящих землекопов. Эти трудяги, которые Вощеву вначале показались лежащими в могиле трупами, роют котлован для "общепролетарского дома". Строительство общего здания для бущущих поколений пролетариата, который защитит от ветров времени и волнений, объединяет Вощева с рабочими, но постепенно он понимает тщетность своих поисков...
⠀
⠀

⠀
Это утопия, превратившаяся в антиутопию. Строительство Вавилонской башни, превратившееся в углубление внутрь себя и в грунт земли, словно медленное погружение в круги ада.
Если первая часть повести полна надежд, то вторая показывает разделённость людей, разрыв по "классам", когда зажиточных крестьян, кулаков, объявляют сторонниками капитализма и врагами строящегося государства. Им сколачивают плот и отправляют по реке. Но и оставшиеся терпят кризис, интеллигент-инженер строит планы распрощаться с жизнью, найти хотя бы в смерти какой-то смысл. Девочка Настя, сирота после смерти матери, становится для пролетариев и оставшихся в колхозе крестьян смыслом, она будет жить в новом Доме...
⠀
⠀

⠀
Колхоз "имени Генеральной Линии" с её активистом по коллективизации и раскулачиванию становится местом действия во второй части повести. Скот обобществляют, неугодных выгоняют, оставшиеся собираются в клубе и танцуют, слушают радио с повторяющимися лозунгами. Лишь тишина даёт героям какой-то покой... Самым ярким представителем трудового класса становится здесь медведь Миша, который работает в кузне молотобойцем, а потом отправляется со всеми продолжать рыть котлован... Медведь как символ неуёмной, но взятой под контроль силы... Не этими ли звериными силами и многими жертвами молодое государство построит километры дорог, водные каналы, освоит степи, месторождения...В итоге переживёт войну... Но оставит в могилах-котлованах миллионы жертв.
⠀
Умрёт в самом конце Настя, которая объединяла и давала надежду, ради кого и чего жить и строить. Это невероятная по языку, экзистенциальному чутью и мистицизму, пророческому потенциалу и подчас сюрреализму, местами жестокости... повесть! Кажется, и сам Платонов, не понимал до конца, что же он написал. И трудно это переводить на другие языки, ведь это не столько текст, здесь история, менталитет, душа времени и людей, которые всё это пережили.
⠀
⠀Из письма А. Платонова из Тамбова жене, февраль 1927 г.:
⠀«Два дня назад я пережил большой ужас. Проснувшись ночью… я увидел за столом у печки, где обычно сижу я, самого себя. Это не ужас, Маша, а нечто более серьёзное. Лёжа в постели, я видел, как за столом сидел тоже я и, полуулыбаясь, быстро писал. Причëм то, которое писало, ни разу не подняло головы, и я не увидел у него своих слёз»
⠀
Гениальный текст, гениальный Платонов. После прочтения повести в школьном выпусконом классе я этого не понимал, сейчас я это понял.
Прочитал по изданию: издательство «Лениздат», 2014 г.

Немножко спойлеров и потока сознания.

Как-то моя знакомая сказала, что эта повесть «маленькая, но тяжелая, как ведро ртути». О, да, соглашусь с этим на все 200 процентов. Читать было трудно – все же это не развлекательная повесть, не та книжка, которая подойдет просто для отдыха.

Многие называют «Котлован» антиутопией, но тут я не соглашусь. В «Котловане» нет будущего, есть лишь настоящее. И автор не дает миру повести оценки, он, скорее, бесстрастный наблюдатель.

«Котлован» перемежается с реальными событиями 1929-1930 годов, а именно коллективизации и раскулачиванию, началу Сталинской революции внутри страны. Но «социалистический» язык повести является лишь инструментом. Он, кстати, тяжело-избыточный, словно намеренно перегруженный словесными конструкциями, и в то же время очень поэтический.

Мир «Котлована» – серое место, промежуточное между жизнью и смертью. Чем-то напоминающее лимб. Вообще, тема смерти в повести имеет особое место – гробы, в которых спит девочка Настя, где хранит игрушки. Смерть матери Насти, как смерть прошлой России, буржуазной. Смерть самой Насти, которая символизирует смерть социалистического будущего.

Важнейшая тема повести – поиск смысла жизни. Этим вопросом задаются герои на протяжении всего текста, и это основной лейтмотив «Котлована».

Я не буду советовать – очень сложный притчевый текст, понятный не для всех. Перечитывать точно не буду, но не жалею, что прочитала.

• Я здесь не существую, - произнес Вощев, стыдясь, что много людей чувствуют сейчас его одного. - Я только думаю здесь»

  .

Обычно, когда я читаю какой-то роман, то в голове начинает играть музыка. Своего рода ассоциативный саундтрек. Для этой книги в роли музыки выступал ветер. Холодный, северный ветер, который кусает своим морозным дыханием. Даже сейчас, после прочтения, я продолжаю слышать этот звук.

О чем этот роман? Читая его, у меня возник настоящий ассоциативный коктейль. Возьмем "Ворота ста печалей" Киплинга, добавим "Как закалялась сталь" Островского, перемешаем с "Тошнотой" Сартра, столовую ложку "На дне" Горького и приправим для вкуса романом "Сто лет одиночества" Маркеса. Дадим настояться до 23х лет и вуаля. Вы получите "Котлован".

Крайне депрессивный и мрачный роман, о настоящих живых покойниках, утративших свою искру. Они существуют механически и трудятся, чтобы забыться. Они не видят смысла в своем существовании и готовы предаться полному падению, подобно Вощеву. В их сердцах не осталось веры или надежды, лишь осознание необходимости создания коллектива, создание колхоза. Они не потерпят буржуя, не потерпят кулака, не потерпят любого зажиточного. Не потерпят, и готовы раскулачить его при возможности.

Эти люди достигли нижнего предела дна. Они умирают от голода, страдают от болезней, чтобы отбросить жизнь, им достаточно просто лечь и испустить дух. Один лишь Чиклин является негласным символом коммунизма, а именно несгибаемого человека. Но несгибаем не из-за твердого стержня, а из-за того что уже и сгибать-то нечего.

Вообще я по своей природе не люблю нытья, и потому Вощев меня несколько раздражал. Да, многие скажут, что его потеря смысла к существованию, не является нытьем, но я не мог восприримать это иначе.

"Но для сна нужен был покой ума, доверчивость его к жизни, прощение прожитого горя, а Вощев лежал в сухом напряжении сознательности и не знал - полезен ли он в мире или все без него благополучно обойдется?"

Роман меня заставил задуматься. Я не чувствую от него радости, я не почувствовал удовольствия. Я ощутил опустошенность. Он откровенно меня выжал. Не говоря уже о чёрной пропаганде советского режима, неоднократно поднимая идею о том, что этот самый коммунизм никто не сможет увидеть, подохнут раньше. А все эти мольбы экзистенциальности! Люди в романе - настоящие шестеренки механизма прогресса, вот только проржавели сильно, да смысл существования потеряли. Хоть сейчас ложись, да умирай.

Сложно дать адекватную оценку произведению Платонова.
С одной стороны, на протяжении всего чтения я испытывал неприятные эмоции (обиду, грусть, даже злость) и в целом остался под плохим впечатлением. Совсем ничего не вдохновило меня.

Но с другой стороны, я прекрасно понимаю насколько это хорошо написанная повесть. Она прекрасно передает атмосферу того временного периода, настроения людей, которые по-разному адаптировались к новому укладу жизни или не адаптировались вовсе. Язык местами сложный, но он целиком соответствует содержанию.
Всё здесь создает очень реалистичный, почти осязаемый образ того, что было в стране около ста лет назад и это очень впечатляет.

Будет справедливым отметить, что моя низкая оценка относится скорее к исторической реальности, нежели к труду Платонова, поскольку он хорошо описал в художественном произведении очень неприятные и тяжелые события.
"Котлован" стоит прочесть, чтобы обогатиться опытом, прочувствовать настроения первой пятилетки XX века, но нужно быть готовым к тяжелому, вдумчивому чтению.

Да, антиутопия, со всеми характерными настроениями и жанровыми особенностями, но при этом совсем особенная, ни на что не похожая. Понимаю, почему она может вгонять в "депру", но мне, напротив, становится от неё спокойнее и легче. (Впрочем, не сказать что "Котлован" беспросветен: в финале там что-то более близкое к светлой печали, чем к мраку).

Что удивило - редкая авторская смелость. Я сейчас даже не про тему (чего это стоило, нам, наверно, так и не понять полностью) - а про стиль и язык. Напиши кто-нибудь сейчас вот так - заклевали бы за одну только форму. Это что-то, идущее параллельно привычному языку, как будто что-то иномирное - и при этом абсолютно понятное и легко читающееся. Чёрт, так небрежно откинуть общепринятые приличествующие каноны... я по-хорошему завидую автору.

Эта же "знакомая иномирность" распространяется и на сюжет тоже: с одной стороны, описанный мир - совсем другой, связанный с нашим только формально, как вязкий бредовый сон. С другой - среди отражений определённой эпохи, будто бы случайно попавших в чьё-то сновидение, можно, приглядевшись, увидеть и наше время, привычно будничную картину за окном и нас самих. Даже себя лично. (Мне как-то особо близок Прушевский. И, пожалуй, Вощев).

По итогу остаётся чувство, будто и сама книга была написана в какой-то другой реальности. Потому что... потому что у нас так не пишут. А хочется заглянуть в ту, другую реальность, где книги именно такие - с этими светлыми зданиями вдалеке как символом неопределившейся смутной мечты, с этой метелью, с этими глыбами в земле... Как будто привет от незнакомца из родных, но забытых краёв.

Слог Замятина мне казался сложным, но Платонова почти физически тяжело воспринимать. Люди будто вычеркнули из своей жизни вес живые явления, личные отношения и чувства – и кое-как подбирают для всего этого слова в своём безнадёжно деформированном языке. Получается странно, нелепо, расчеловеченно – не обозначишь человека языком партийных идей и официальных лозунгов. И такой слог идеально подходит для описания мира, в котором ничего личного не осталось вообще. А если осталось – его найдут, безжалостно вырвут с корнем и заберут в общественное пользование. Не только вещи, дома, животных, даже мыслить о самом себе человек не должен, его задача – заниматься насаждением социализма-коммунизма, строительством всеобщего пролетарского дома, бесконечным рытьём котлована. Работать, вопросов не задавать, смотреть в прекрасное светлое будущее, непременно ожидающее всех (кроме, конечно, капиталистов и кулаков).

И люди строят. Насаждают, роют, говорят о чудесном завтра, которое вот-вот наступит… едва ли понимая, что конкретно сами имеют в виду. Да, светлое и прекрасное обозначено для них вдалеке – вот достроим, дороем, доделаем, и всё обязательно будет хорошо. А что – всё? И как это – хорошо? И когда уже, наконец? Люди в этом мире совсем не счастливы. Они бродят по свету неприкаянные и печальные, а потом просто ложатся на землю и умирают от внутренней своей пустоты. Они стараются максимально занять себя работой, чтобы времени и сил на мысли не оставалось, потому что в мыслях этих – тёплые воспоминания о прошлом, поиск себя и смысла, тоска по красоте и жизни. Ведь были же они все когда-то живые. Хотели чего-то, мечтали, влюблялись в случайную незнакомку, радовались траве под ногами и солнечному свету. Забыли только, но память упрямо возвращается, тоска в душе растёт и затмевает собой громкие идеи и лозунги. Гонит куда-то, в надежде избавиться от «слабости тела без истины» и понять, как всё вокруг устроено и ради чего же стоит трудиться не покладая рук.

Девочка Настя стала для всех ярким огоньком в серости и бесприютности, их личным смыслом стала, реальной целью – вот он, маленький живой человек, лишившийся матери, не познавший толком мира, его можно любить и беречь, ради него можно строить великое и прекрасное, ради его покоя и счастья. Только Настя умерла, их собственным миром задушенная, и вместе с ней у кого-то затеплившийся этот огонёк потух окончательно, а у кого-то, наоборот, разгорелся сильнее. С Настей они были чуть более живыми и непохожими друг на друга. Без неё – однородная масса, народ, рабочий класс без личности и разума, как тот самый медведь из кузницы. Идеальные люди в идеальном новом мире будущего. Безумно страшно, если представить, что мир действительно станет таким: выхолощенным, вымеренным по линейке, лишённым начисто всего человеческого.