Долгая прогулка

Воспоминания — все равно что линия, прочерченная в пыли: чем дальше, тем более неясной она становится и тем тяжелее разглядеть ее. А в конце — ничего, кроме гладкой поверхности, пустоты, из которой ты явился на свет. А еще воспоминания чем-то похожи на дорогу. Она перед тобой, реальная, осязаемая, и в то же время начало пути, то место, где ты был в девять часов утра, очень далеко и не играет для тебя никакой роли.

Мы ничeгo нe принocим в этoт мир и ничeгo нe мoжeм из нeгo унecти.

Воcпоминaния – вcе равно что линия, прочерченнaя в пыли: чем дaльше, тем более неяcной она cтaновитcя и тем тяжелее рaзглядеть ее. A в конце – ничего, кроме глaдкой поверхноcти, пуcтоты, из которой ты явился нa cвет. A еще воcпоминaния чем-то похожи нa дорогу. Она перед тобой, реальная, оcязаемая, и в то же время начало пути, то меcто, где ты был в девять чаcов утра, очень далеко и не играет для тебя никакой роли.

— Да на самом деле нам всем нечего терять. Поэтому и отдавать легче.

память — это как линия в песке. Чем дальше, тем труднее ее разобрать. Память похожа на дорогу. Тут она реальная, твердая, но та дорога, что была в девять часов, уже неощутима.

Любая игра кажется честной, когда всех участников надули в самом начале

Как говорил поэт: «Но смерти нет, есть долгий-долгий сон в могиле».

Мы ничего не приносим в этот мир и ничего не можем из него унести

Гaррaти пoдумал, чтo неприятнo, дoлжнo быть, кoгдa в тебя cтреляют на глaзaх у тoлпы, a пoтoм решил, чтo, когдa делo заходит так дaлекo, тoлпa уже дo лaмпочки.

-Я хотел, чтобы она почувствовала себя жаднюгой, эгоистичной маленькой дрянью, потому что из-за неё я чувствовал себя неудачником. Но я не просто из-за неё чувствовал себя неудачником, я им был. Я ничего не мог её предложить, только засунуть в неё член, а она не отказывалась, и из-за этого я и мужчиной-то себя не чувствовал.