Как говорить с детьми об искусстве XX века. От модернизма к современному искусству

Коли ми звинувачуємо мистецтво у надмірній "інтелектуальності", це несправедливо з трьох причин. По-перше, щодо слова "інтелектуальний": мистецтво - це не тільки плід розумової діяльності; по-друге, щодо митця: той прагне, щоб його зрозуміли не лише історики мистецтва та мистецькі критики; по-третє, щодо себе самих: адже ми одразу позбавляємо себе шансу збагнути основне. Сучасне мистецтво показує світ настільки прямолінійно, у такий спосіб, за допомогою таких форм, кольорів і образів, що кожен може (більшою чи меншою мірою) втямити його сутність.

Мы предлагаем непосредственный эмоциональный контакт с конкретными произведениями - и разговор о том, что мы сами в них видим, своего рода погружение в искусство, которое требует сосредоточенности, но позволяет быть абсолютно искренним.

И очень полезно сперва как следует разглядеть картину, а уже потом устремляться к табличке с названием. Ведь когда мы знакомимся с человеком, мы не требуем, чтобы он немедленно предъявил документы.
Эту информацию можно получить и потом. Осознать чувства, которые вызывает у нас картина или другое произведение искусства, - это более действенный и полезный способ знакомства, чем любые книжные сведения.

То, что мы придаем важное значение эмоциональной реакции человека на произведение искусства, еще не значит, что на ней можно остановиться и этого достаточно. Эта реакция, которая сводится просто к констатации факта - "Мне нравится" или "Мне не нравится", - должна послужить начальной точкой для размышлений. Мне нравится, но почему? И если не нравится - опять же, почему? Что-то в этой картине подействовало на нас, и нужно попробовать найти это "что-то", потому что в нем, скорее всего, сосредоточена вся суть дела.
<...> И не всякий момент оказывается подходящим для знакомства с современным искусством: иногда лучше отложить эксперименты на следующий раз, чем упрямо рассматривать произведение, которое нам ничего не говорит.

Считается, что работы старых мастеров понять намного проще, чем живопись XX века. На самом деле, мы любуемся композицией, рисунком, светом в пейзаже, выражением лиц, богатством деталей, стоя перед полотнами, сюжеты которых остаются для нас непонятны, если только мы не знаем Библию, историю и мифологию как свои пять пальцев. Мы думаем, что понимаем, но на самом деле очень часто лишь называем то, что видим: женщина, лес, воины в доспехах... Так и рождается путаница между "читаемостью" картины и собственно пониманием. Искусство XX века прочитывается труднее, но в конечном счете понять его проще, потому что оно имеет дело с темами, касающимися всех.

Много веков искусство считало своей целью создание красоты. Церковь ставила перед ним главную задачу — показать совершенство божественного. Во всех изображениях, которыми сегодня заполнены музеи, зритель должен был увидеть безупречность и чистоту, благородство и спокойствие, саму идею святости — таким образом у него создавалось представление о мире, противоположном нищете и печалям нашего бренного бытия. Всех этих достоинств мы не найдем в искусстве XX века просто потому, что его задачи, а следовательно, и выразительные средства, изменились. Для нас, духовных наследников неоплатонической философии Возрождения, в которой постулируется, что Красота, Добро и Истина — суть одно и то же, это изменение выглядит ошеломляющим.

Вместо того, чтобы предлагать зрителю духовный или интеллектуальный идеал, а то и оба вместе, искусство XX века обращается к реальной жизни, к той обыденной реальности, в которой мы живем. Искусство претерпело глубочайшее потрясение в результате двух мировых войн и больше не верит в существование и всемогущество Добра. Вера в Красоту, которой полагалось это Добро сопровождать, была также утрачена. Но крушение иллюзий компенсируется тем, что искусство Для начала — побольше уверенности в себе возвышает мельчайшие детали реальной жизни просто за то, что они настоящие.

Каждый раз, когда мы чувствуем себя растерянно перед произведением, в котором не видим ни гармонии, ни изящества, ни подлинной возвышенности, в нем можно обнаружить, как минимум, попытку или надежду высказать Истину, — а иногда и просто яростное стремление к ней. Вместе со всеми несовершенствами, неточностями или даже ужасами, которые при этом обнаружатся, но также и вместе с другой, ускользающей, тайной, неожиданной красотой. Зачастую это и всё, что к ней прилагается, но это уже очень много. Человек с улицы наконец получает возможность узнать себя в этом зеркале, не проиграв заранее от сравнения. Искусство XX века говорит нам, что мы в равной мере потомки и Аполлона, и «человека- слона». Это искусство разрешает нам не быть идеальными.