Компромисс

— Серж, объясни мне, почему евреев ненавидят? Допустим, они Христа распяли. Это, конечно, зря. Но ведь сколько лет прошло… И потом, смотри. Евреи, евреи… Вагин — русский, Толстиков — русский. А они бы Христа не то что распяли. Они бы его живым съели… Вот бы куда антисемитизм направить. На Толстикова с Вагиным. Я против таких, как они, страшный антисемитизм испытываю.

Я ненавижу похороны за ощущение красивой убедительной скорби. За слезы чужих, посторонних людей. За подавляемое чувство радости: «Умер не ты, а другой». За тайное беспокойство относительно предстоящей выпивки. За неумеренные комплименты в адрес покойного. (Мне всегда хотелось крикнуть: «Ему наплевать. Будьте снисходительнее к живым. То есть ко мне, например».)

Какой-то здоровый цинизм, помогающий избегать громких слова...

Тут я вспомнил разговор с одним французом. Речь зала о гомосексализме.

• У нас за это судят! - похвастал я.
• А за геморрой у вас не судят? - проворчал француз.

- Значит, вы одобряете культ личности? - тихо спросила Агапова.

• Культ, культ... Культ есть и будет... Личность нужна, понимаете, личность!

- Вы филолог? - спросила Агапова.

• Точнее - лингвист. Я занимаюсь проблемой фонематичности русского "Щ"...
• Есть такая проблема?
• Одна из наиболее животрепещущих...

Вижу - прореха на месте. Если можно так выразиться... Если у позора существует законное место...

Вообще я заметил, что человеческое обаяние истребить довольно трудно. Куда труднее, чем разум, принципы или убеждения. Иногда десятилетия партийной работы оказываются бессильны. Честь, бывает, полностью утрачена, но обаяние сохранилось. Я даже знавал, представьте себе, обаятельного начальника тюрьмы в Мордовии…

- Садись, - говорю, - поближе, здесь меньше трясет.

• Меня везде одинаково трясет