Notre-Dame de Paris

Весёлое лицо повесы, улыбки которого столько раз проясняли мрачную физиономию священника, ныне было бессильно рассеять туман, с каждым днём всё более и более сгущавшийся в этой порочной, зловонной и загнивающей душе.

По мере того как зарубцовывались её душевные раны, лицо её вновь расцветало прелестью и красотой, но более строгой, более спокойной, чем раньше.

Он даже похудел бы, если бы только это было возможно.

...и, наконец, третьей появилась прелестная фигурка Эсмеральды. Словно ослепительное видение, возникла она перед глазами священника. Клод затрепетал, глаза его заволокло туманом, кровь закипела, всё вокруг него загудело и закружилось. Он больше ничего не видел и не слышал.

- К кому? — спросил Гренгуар. — К козе?

• Нет, к этой женщине?
• К моей жене? Клянусь вам, нет!

Он прождал четверть часа; ему казалось, что он состарился на сто лет.

- Поклянись мне утробой твоей матери, что ты и пальцем не прикасался к этой твари, - с силой повторил архидьякон.

• Я готов поклясться в этом и головой моего отца, поскольку между той и другой существует известное соотношение.

Внезапно его глубоко запавшие глаза приняли выражение такой проницательности и прозорливости, что Гренгуару показалось, будто этот взгляд перерыл его душу до самого дна.

Я взял её и незамедлительно сбросил мой старый кафтан, который для герметика, каковым я являюсь, был далеко не герметически закрыт.

... он слишком юным покинул отчий дом, слишком юным попал на гарнизонную службу, и его дворянский лоск с каждым днём стирался от грубого прикосновения нагрудного ремня.