
Занимательная лингвистика
nassy
- 81 книга

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Со мной очень часто случается одна глупость (нет, глупостей-то случается много, но сейчас речь не о них). Вот сижу я на паре, пишу лекцию и вдруг задумываюсь над самым знакомым и понятным словом: "А я правильно это написала? Это вообще так пишется? А как тогда? Нет, так оно быть не может. Да кто вообще придумал такое дурацкое слово!" Вот теперь я знаю, кто придумал. Не обо всех, конечно, словах, но знаю. И это так приятно.
А вот сам процесс чтения приятным назвать трудно. Нет, конечно, книга написана относительно простым и доступным языком. Но человеку, который уже четыре года не имел дела с филологией, выбраться из этих словообразовательных дебрей в здравом уме и твердой памяти весьма трудно. А потому процесс знакомства с книгой сильно затянулся.
Вообще меня изначально привлекло название. Это же детективы! Да еще и лингвистические! Это же просто сказка! Но вот автор детективом мне не показался. Условно я разделила для себя книгу на три части ( в истинных ее частях я запуталась совершенно), в каждой из которых автор меняет свой облик.
В первой части, где рассказывается о происхождении слов и фразеологизмов, автор видится мне добрым дядей, который вместе с потерявшимися на улице детками разыскивает их родителей. Порой путь к родному порогу долгий и трудный, но автор доблестно справляется со всеми невзгодами. Кстати, именно эта часть показалась мне самой интересной. Вот вы знали, что "мерзнуть" и мерзкий" - это родственные слова? И я нет. Но всегда подозревала. А еще меня порадовал "врач", который произошел от слова "врать". Конечно, "врать" в те времена означало "говорить", но сам факт...
Во второй части, посвященной составам слов (простите, я не филолог и не знаю, как правильно назвать это все), автор предстает перед нам в облике судебно-медицинского эксперта, скрупулезно исследующего каждую частичку "тела". И этой части я отдаю почетное третье место. На самом деле, я самый настоящий "врач" и никакое оно не почетное. Фу-фу-фу. Скучно было, я почти уснула.
А вот в третьей части, рассказывающей о литературе, автор приближается к детективам, хотя и не достигает этого статуса. Здесь мы видим юриста-консультанта, разъясняющего непонятливым доверителям смысл законов. Литературных законов, естественно. Хотя, в законах юридических, все порой куда менее понятно, чем в литературе. Ну да ладно. Эта часть была действительно интересной, а значит ей присуждается второе место.
А теперь краткий итог: читать не лингвистам можно, но при большом желании и со словарем лингвистических терминов в обнимку.
Засим откланиваюсь и всех целую, то есть желаю вам быть целыми и невредимыми.

Очень интересная книга для настоящих ценителей русского языка. Написанная доступным языком, она раскрывает лексические, орфоэпические, морфологические и этимологические тайны русского языка. В качестве детектива-сыщика – известный учёный, лингвист Н. М. Шанский. Его имя знакомо школьникам, а его загадки и расследования часто используются в учебниках, научно-популярных книгах, олимпиадных задачках по русскому языку.
Учёный сквозь «увеличительное лингвистическое стекло» внимательно рассматривает ставшие привычными для нас слова, выражения. Он пытается понять, изучить, пропустить через себя историю слов, их строение. Почему мы так говорим? Какое значении слово имело изначально и почему оно изменилось? Какая форма слова более верная? Какова история происхождения выражения? Кстати, часть про рождение фразеологизмов, их значение самая живая и самая привлекательная даже для непосвящённого читателя. Ещё интересна и захватывающа глава книги про топонимику.
Н.М. Шанский проникает «внутрь слова», изумляясь и изумляя. В каждой фразе чувствуется восторг учёного от своих открытий. Каждая разгаданная загадка – свидетельство его любви к родному языку. То, что для нас просто слова, для него – «словесная архитектура» и «захватывающие дух метаморфозы».
Книга построена как сборник коротких заметок, что не позволяет утомиться от научного текста. Про язык я уже говорила – он прост, естественен и доступен. Создаётся впечатление живой беседы с лингвистом. После каждой заметки словно слышишь голос самого Николая Максимовича: «А вот я вам что ещё расскажу….»
Также в книге можно найти задачки для пытливого ума читателя. Прочитал, познал – проверь себя.
Один минус. Читала и спрашивал себя: а интересно ли будет сегодня поколению гаджетов, есть ли общее у слов сладкий и солёный, почему город носит название Житомир, отчего улица и дорога не родственники, почему прачку назвали прачкой? Они вообще знают, кто такая прачка?

Как интересно бывает, когда пробежишь глазами новости, изучишь серьезные аналитические статьи в газете, обратиться к колонке на последней странице с юмористической или познавательной заметкой. Прочитать, улыбнуться, может быть, запомнить и пересказать кому-нибудь вечером за чашкой чая.
А теперь представьте: тысяча таких – познавательных – заметок собраны в одном месте, а вам предлагается читать их подряд, страницу за страницей (всего их будет чуть больше пятисот), изо дня в день – читать и понимать, что все это, как вода сквозь сито: слишком много любопытных фактов на единицу времени.
Это была бы прекрасная книга… Если бы сократить ее раз в десять (ну, или разбить на несколько томов), завернуть в красивый фантик, обыграть название, соорудив какую-нибудь общую историю (прекрасный пример – книги Левшина). Сейчас же это книга без структуры, без интриги, без угадываемой целевой аудитории. Слишком простая:
• неужели без подробного анализа вы не поймете слово «риза» в стихотворении Пушкина «Арион»?
• неужели для понимания прилагательных «младой» и «хладный» вам нужно обратиться к сравнению со словами «младенец» и «хладнокровие»?
и слишком сложная одновременно:
• праславянские формы, изображенные по всем правилам;
• фразы типа «вспомните, если запамятовали, фонетическое явление гаплологии» или «вспомните склонение прилагательных сравнительной степени в древнерусском языке» (да кто ж их склонял-то, кроме специалистов!)
Меня напрягала натужная игра слов при каждом мало-мальски подходящем случае.
(Речь, понятно, о Грибоедове.)
(Угадайте, о какой поэме речь!)
Немного раздражало многословие и излишняя вычурность авторской манеры, когда речь заходила о «трагической смерти великого писателя земли русской» (догадаетесь, чьей?) или о «прекрасных стихах, простых и ясных "святых звуках"». Местами такие реверансы занимали добрую половину заметки.
Вы наверняка знаете слово «микробус», которое «окончательно вошло в нашу речь в 1973 г.». И вам интересно, как оно было образовано? Ни за что не догадаетесь! От слова «микроавтобус» «путем аббревиации его середины». Вот так.
А если серьезно, для меня, каждый раз раздраженно вздыхающей при слове «звонит», произнесенном с ударением на первом слоге, удивительным было вот что: оказывается, перед нами продолжающийся и в наше время
В XIX в. говорили, например, «варит», «манит» и даже «дышит». Так что нечего мне было нос воротить!

В самом деле, слово мороз (ст. – слав. мраз) называет холод, а однокорневое – по происхождению старославянское – существительное мразь обозначает «гадость, нечто отвратительное и противное»; те же отношения наблюдаются в родственных им словах мерзнуть и мерзкий.

Река Вязьма получила свое название по другому признаку: ее назвали так за вязкое, илистое дно.
С этой точки зрения ее «однопризнаковой» тезкой является название такой реки, как Миссури (на языке индейцев Северной Америки Миссури значит «илистая»).

Аналогичный случай того, как логичное стало алогизмом, наблюдается и в поговорке на воде вилами написано («очень сомнительно, неясно»), в которой первоначальное вилы «круги» (ср. вилок, диал. вил «завиток» и т. д.) – в силу выхода его из употребления – понимается (а правильнее – не понимается!) как вилы «вид сельскохозяйственного орудия».










Другие издания
