
Подвиг
sola-menta
- 147 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Книга стала для меня неожиданностью. В том плане, что я совсем не ожидала, что мне так понравится. Думала, познакомлюсь с классикой советской литературы, заодно закрою регион в игре, ну и все. Но неожиданно нашла для себя нечто большее и всерьез задумалась о прочтении других книг братьев Вайнеров. Да, я, по своему обыкновению редко смотреть фильмы, не видела даже такую культовую вещь, как «Место встречи изменить нельзя». Конечно, мне были знакомы фамилии Жеглова и Шарапова, а также название банды «Черная кошка», да и знаменитые фразы голосом Высоцкого – «Вор должен сидеть в тюрьме!» и «А сейчас горбатый, я сказал, горррбатый!» – в голове засели даже без всякого просмотра. (Кстати, показалось, что чтец аудиокниги подражает голосу и интонациям Высоцкого в речи Жеглова). Но при этом общий сюжет книги был для меня внове. И это хорошо, потому что я получила от прослушивания большое удовольствие.
Особенно хороша она тем, что один из главных героев Глеб Жеглов – очень неоднозначная личность. Если Володя Шарапов – простой, честный, добрый и справедливый человек, этакий идеалист, с каким было бы приятно иметь дело как на работе, так и в обычной жизни (но если бы все герои книги были такими, то она стала бы пресной, ванильной и малоправдоподобной), то Жеглов, при немалых достоинствах, временами вызывает сильное отторжение. Он умен, смел, имеет хорошую хватку и опыт в своей работе. Но в то же время он циничен, иногда до жестокости. Бесцеремонен похлеще Тоси Кислицыной из «Девчат». Вдобавок любит порисоваться, выглядеть в глазах других героем. Делает широкие жесты, в том числе и за чужой счет. Может зло подшутить. Не стесняется подтасовать улики, если нужно засадить человека, а доказательств не так много, как хотелось бы. И, что для сыщика уже совсем непозволительно, Жеглов, если уже решил, что виновный найден, то не станет досконально проверять факты и будет отмахиваться от любых противоречий, ставящих под сомнение его версию. И абсолютно не раскаивается, если все же выяснится, что он ошибался и «выбивал» признание совсем не из того человека. Типа, ну, бывает, что уж там. В общем, так себе символ бравой советской милиции. Но тем интереснее.
При прослушивании почти сразу неожиданно для себя стала ловить флэшбеки о книгах про Настю Каменскую. И даже не потому, что в обоих случаях описывается работа оперативников с Петровки, 38, а почему-то именно стиль написания показался очень похожим, как будто Маринина немного (или много) вдохновлялась Вайнерами в своем творчестве, а если ещё точнее – стилем речи Жеглова.
Кстати, эти невольные параллели навели меня на размышления о времени и возрасте. В мире Каменской 30-летний оперативник – еще салага. У Вайнеров же 25-летний Жеглов – уже прожженный милицейский волк, а сотрудник 30+ – и вовсе почти старик. В таких и мелочах и чувствуется разница поколений, разница во времени, может быть, даже больше, чем в техническом оснащении и методах работы. В военное время взрослели рано, тот же 22-летний Шарапов – бывший разведчик, вся грудь в орденах – чувствует себя неуютно, что он в таком «солидном» возрасте совсем новичок в сыскном деле, стажер, а должен бы уже....
Сама же история расследования убийства Ларисы Груздевой и поимки банды «Черная кошка» тоже изображена очень увлекательно. Наверное, история эта знакома уже практически всем, я же, повторюсь, читала ее «с чистого листа», так что не знала, в чем соль, и следила за происходящим с интересом. Причем не только за самим делом, но и за тем, как именно ведется расследование, как организована работа милиции первых послевоенных лет, как живут, чем дышат, о чем думают эти люди, даже что они едят и как одеваются, и какая в целом обстановка в Москве того времени, и с точки зрения преступности, и вообще жизни. Этакий экскурс в историю, не с высоты птичьего полета, а погружение прямо туда, в действительность.
В самом расследовании же самым любопытным было, пожалуй, наблюдать, как сталкиваются циничный и напористый профессионализм Жеглова и честный, не замутненный еще энтузиазм Шарапова, который искренне хочет научиться работать хорошо, слушает наставления и замечания старшего товарища, впитывает чужой опыт, уважает его и в какой-то мере даже восхищается, но не обязательно слепо следует подсказанным ему методам. Если что-то ему не по душе, если ему кажется, что Жеглов поспешил с выводами или же действует неправильно, не по-человечески, Шарапов не станет молчать, выскажет свое мнение, даже если получит за это насмешку и отповедь. И даже может пойти наперекор ради восстановления справедливости.
Еще в книгу вкраплены некоторые рассуждения об идеальном обществе, до которого сейчас еще, конечно, далеко, но которое, может быть, когда-нибудь будет построено, и вот тогда милиция, как она есть, станет не нужна. Эти моменты, по очевидным причинам, читать было не так интересно, все-таки утопии, даже в виде мечтаний, для меня не очень привлекательны.
В остальном же книга оказалась почти идеальная для меня, так что с удовольствием поставила ей пять звезд. (Поставила три месяца назад, а вот написать добралась только сейчас. Ну, как всегда, в общем).

Летом 1945 бывший фронтовик-разведчик направляется в Москву для прохождения службы в милиции в составе оперативной группы, занятой поимкой опасной банды «Чёрная кошка», которую возглавляет жесткий следователь Жеглов.
Не квази и не полу, а самый настоящий и совершенно блистательный нуар Вайнеров о неискоренимой природе зла и такой же вечной потребности с ней бороться.
Поработав в правоохранительной системе, и пользуясь тем, что один из героев - военный, авторы приняли воистину гениальное решение - сдать роман не в милицейскую, а в конкурирующую военную цензуру, которая, пропустив вообще всё, подарила миру первого подлинного советского антигероя - "плохого лейтенанта" Жеглова.
В не самой сложной, но очень хитро выстроенной истории он сначала предстаёт перед неопытным героем, как железный и бескомпромиссный защитник народа, но чем дальше двигается повествование, тем больше становится понятно, что на людей Жиглову как раз по барабану, и он в общем-то скверный и мелочный человек, любящий громогласные пустые фразы, чтобы выглядеть хорошо. Да и сам Шарапов, если присмотреться, далеко не розовощёкий пионер как в экранизации, а отбитый на всю голову ветеран, при этом намного более сильный персонаж, чем его "наставник", поскольку пройдя через ад, не утратил свой гуманизм. Именно конфликт их мировоззрений, сначала едва заметный, а потом уже всё более открытый и позволяет не самому оригинальному сюжету так здорово работать.
Ну и книге очень добавляет красок мощная послевоенная атмосфера, в которой перемешались разбитые жизни и мечты о будущем без войны, нищета и надежда, ну и конечно информационные и рекламные вставки как в фильмах Пола Верхувена. А поскольку каждый образ ярок, а большинство ещё и не однозначны, а в произведении нет ничего лишнего, читается оно просто "на ура".

Популяризация подвигов героических ментов имеет место и по сей день. И, чем дальше - тем больше. Ни для кого не секрет, что с реальными существами в погонах эти романтические защитники покоя мирных граждан, которые в изобилии лезут из всех щелей в виде книжек с яркими обложками, совковых сериалов и тому подобное, не имеют ничего общего. Человек (на этом этапе он как раз принимает решение - быть ли им дальше), которому вздумалось связать свою жизнь с этой отраслью жизнедеятельности, подобен гомночисту, всеми силами пытающемуся выбрать себе туалет и унитаз подороже.
Гениальный Высоцкий так здорово исказил образ капитана Жеглова, нарисованный братьями Вайнерами, что после просмотра фильма где-то в 80-х годах впору самому было записаться в какую-нибудь школу милиции. В произведении ему очень помог главный герой - старший лейтенант Шарапов, глазами которого мы и видим все, известные каждому по фильму, события произведения "Эра милосердия". Некоторые, казалось бы, незначительные вещи остались за кадром, но они имеют огромное значение для характеристики легендарного капитана Жеглова. Например,
Поданные в юмористическом ключе сцены задержания Кирпича имеют прямо-таки основополагающий смысл и определяют принцип работы подобных органов в настоящее время. Действительно, какая разница - украл ли ты или менты тебе подкинули. Для твоей дальнейшей судьбы это никакого значения не имеет. Проверка документов в ресторанах - вопиющий факт. Представьте - сидите вы с семьей где-то, отмечая чей-то день рождения и туда вваливается бригада разудалых хлопцев.
Образ Шарапова вызывает жалость, сочувствие и понимание того, что подобным людям в милиции не место. Впрочем, это если допустить хоть на миг существование такого мифического героя в принципе. Который столько лет служил в разведке, ходил 18 раз за линию фронта и остался жив, который сидел в дерьме по уши и сохранил первозданную чистоту, который командовал ротой, но каждого встречного тянет-таки им покомандовать. Верить ли в сказки - индивидуальный выбор каждого.
Грустный юмор некоторых эпизодов.

Попускать вору – наполовину соучаствовать ему! И раз Кирпич вор – ему место в тюрьме, а каким способом я его туда загоню, людям безразлично!

В нашей жизни очень важно правильно оценивать людей. Особенно если они твои друзья…

На кухне сидел Михал Михалыч и читал газету. Он вытянул нам навстречу из панциря свою круглую черепашью голову и сказал:
– Много трудитесь, молодые люди…
– Да и вы бодрствуете, – криво усмехнулся Жеглов.
– Я подумал, что вы придете наверняка голодными, и сварил вам картофеля…
– Это прекрасно, – кивнул Жеглов, а меня почему-то рассмешило, что Михал Михалыч всегда называет нашу дорогую простецкую картоху, картошечку, бульбу разлюбезную строгим словом «картофель».
– Спасибо, Михал Михалыч, – сказал я ему. – Может, выпьете с нами рюмашку?
– Благодарствуйте, – поклонился Михал Михалыч. – Я себе этого уже давно не позволяю.
– От одного стаканчика вам ничего не будет, – заверил Жеглов.
– Безусловно, мне ничего не будет, но вы останетесь без соседа. Если не возражаете, я просто посижу с вами.
Мы пошли к нам в комнату, и Михал Михалыч принес кастрюльку, завернутую в два полотенца – чтобы тепло не ушло; видимо, он давно уже сварил картошку.
Посыпали черный хлеб крупной темной солью, отрезали по пол-луковицы, разлили по стаканам. Жеглов поднял свой и сказал:
– За помин души лейтенанта Топоркова. Пусть земля ему будет пухом. Вечная память…
И в три жадных глотка проглотил. И я свой выпил. Михал Михалыч задумчиво посмотрел на нас и немного пригубил свой стакан.
Хлеб был черствый, и вкуса картошки я не ощущал, а Жеглов вообще не стал закусывать и сразу налил снова.
Мы посидели молча, потом Михал Михалыч спросил:
– У вас товарищ умер?
Жеглов поднял на него тяжелые глаза с покрасневшими веками и медленно сказал:
– Двое. Одного бандит застрелил, а другой подох для нас всех, подлюга…
Зашевелились клеточки-складки-чешуйки на лице Михал Михалыча:
– Н-не понял?
– А-а-а! – махнул зло рукой Жеглов и повернулся ко мне: – Мы ведь с тобой и не знаем даже, как звали Топоркова… – Он поднял свой стакан и сказал: – Если есть на земле дьявол, то он не козлоногий рогач, а трехголовый дракон, и башки эти его – трусость, жадность и предательство. Если одна прикусит человека, то уж остальные его доедят дотла. Давай поклянемся, Шарапов, рубить эти проклятущие головы, пока мечи не иступятся, а когда силы кончатся, нас с тобой можно будет к чертям на пенсию выкидать и сказке нашей конец!
Очень мне понравилось, как красиво сказал Жеглов, и чокнулся я с ним от души, и Михал Михалыч согласно кивал головой, и легкая теплая дымка уже плыла по комнате, и в этот момент очень мне был дорог Жеглов, вместе с которым я чувствовал себя готовым срубить не одну бандитскую голову.
Жеглов и второй стакан ничем не закусил, только попил холодной воды прямо из графина, багровые пятна выступили у него на скулах, бешено горели глаза, и он теребил за руку Михал Михалыча:
– Они и меня могут завтра так же, как Топоркова, но напугать Жеглова кишка у них тонка! И я их, выползней мерзких, давить буду, пока дышу!.. И проживу я их всех дольше, чтобы самому последнему вбить кол осиновый в их поганую яму!.. У Васи Векшина остались мать и три сестренки, а бандит – он, гадина, где-то ходит по земле, жирует, сволочь…
Все вокруг меня плавно, медленно кружилось. Я встал, взял со стола графин, пошел за водой на кухню и почувствовал, что меня тихонько, как на корабле, раскачивает, и веса своего я не ощущаю – так все легко, будто накачали меня воздухом.
– … Вашей твердости, ума и храбрости – мало, – говорил Михал Михалыч, когда я вернулся в комнату и, сделав небольшой зигзаг, попал на свой стул.
– А что же еще нужно? – щурился Жеглов.
– Нужно время и общественные перемены…
– Какие же это перемены вам нужны? – подозрительно спрашивал Жеглов.
– Мы пережили самую страшную в человеческой истории войну, и понадобятся годы, а может быть, десятилетия, чтобы залечить, изгладить ее материальные и моральные последствия…
– Например? – уже стоял перед Михал Михалычем Жеглов.
– Нужно выстроить заново целые города, восстановить сельское хозяйство – раз. Заводы на войну работали, а теперь надо людей одеть, обуть – два. Жилища нужны, очаги, так сказать, тогда можно будет с беспризорностью детской покончить. Всем дать работу интересную, по душе – три и четыре. Вот только таким естественным путем искоренится преступность. Почвы не будет…
– А нам?..
– А вам тогда останутся не тысячи преступников, а единицы. Рецидивисты, так сказать…
– Когда же это все произойдет, по-вашему? Через двадцать лет? Через тридцать? – сердито рубил ладонью воздух Жеглов, а сам он в моих глазах слоился, будто был слеплен из табачного дыма.
– Может быть… – разводил черепашьими ластами Михал Михалыч.
– Дулю! – кричал Жеглов, показывая два жестких суставчатых кукиша. – Нам некогда ждать, бандюги нынче честным людям житья не дают!
– Я и не предлагаю ждать, – пожимал круглыми плечами Михал Михалыч. – Я хотел только сказать, что, по моему глубокому убеждению, в нашей стране окончательная победа над преступностью будет одержана не карательными органами, а естественным ходом нашей жизни, ее экономическим развитием. А главное – моралью нашего общества, милосердием и гуманизмом наших людей…
– Милосердие – это поповское слово, – упрямо мотал головой Жеглов.
Меня раскачивало на стуле из стороны в сторону, я просто засыпал сидя, и мне хотелось сказать, что решающее слово в борьбе с бандитами принадлежит нам, то есть карательным органам, но язык меня не слушался, и я только поворачивал все время голову справа налево, как китайский болванчик, выслушивая сначала одного, потом другого.
– Ошибаетесь, дорогой юноша, – говорил Михал Михалыч. – Милосердие не поповский инструмент, а та форма взаимоотношений, к которой мы все стремимся…
– Точно! – язвил Жеглов. – «Черная кошка», она вам помилосердствует… Да и мы, попадись она нам…
Я перебрался на диван, и сквозь наплывающую дрему накатывали на меня резкие выкрики Жеглова и журчащий говор Михал Михалыча:
– …У одного африканского племени отличная от нашей система летосчисления. По их календарю сейчас на Земле – Эра Милосердия. И кто знает, может быть, именно они правы и сейчас в бедности, крови и насилии занимается у нас радостная заря великой человеческой эпохи – Эры Милосердия, в расцвете которой мы все сможем искренне ощутить себя друзьями, товарищами и братьями…