Сто років самотності

Иногда при виде легкого акварельного наброска Венеции ностальгия обращала в тонкое цветочное благоухание тошнотворный запах тины и моллюсков, гниющих в каналах.

Умереть совсем не так легко, как думают.

Она почувствовала себя такой старой, такой старой, такой немощной и в такой дали от лучших часов своей жизни, что затасковала даже по тем часам, которые считала самыми худшими...

«Какая несуразица: защитники веры Христовой разрушают церковь, а еретики берутся ее отстроить».

Кровать перестала быть местом любовных баталий и превратилась в прибежище для доверительных бесед.

Стояла короткая июньская ночь, прохладная и лунная, они не спали и до рассвета били смертным боем деревянную кровать, не замечая ветра, гулявшего по комнате.

Когда молодой офицер, начальник охраны, объяснился ей в любви, она отвергла его просто потому, что была удивлена его легкомыслием. "Ну и дурак, - сказала она Амаранте. - Говорит, что умирает из-за меня, что я - заворот кишок, что ли?" Когда же офицера действительно нашли мертвым под ее окном, Ремедиос Прекрасная подтвердила свое первое впечатление.

• Вот видите, - заметила она, - круглый дурак.

- Скажи мне, друг, за что ты сражаешься?

• За то, за что я и должен, дружище. За великую партию либералов.
• Счастливый ты, что знаешь. А я вот только теперь разобрался, что сражаюсь из-за своей гордыни.
• Это плохо.
• Конечно. Но все же лучше, чем не знать, за что сражаешься. Или сражаться, как ты, за что-то, что ничего ни для кого не значит.

Кругом было столько влаги, что рыбы могли бы вплывать в двери и выплывать в окна, скользя по сырому воздуху комнат.

«Военный трибунал — это фарс, на самом деле тебе приходится расплачиваться за преступления других.»