Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

Херфрид Мюнклер, профессор политологии берлинского Университета имени Гумбольдта, член Берлинско-Бранденбургской Академии наук, посвятил свой труд феномену империи: типы имперского господства, формы экспансии и консолидирования; различия между морскими и континентальными империями, торговыми и военными, имперскими порядками контроля пространства и потоков (людей, товаров, капитала). Выходя за рамки этой тематики, автор ставит цель исследовать общие принципы логики мирового господства в истории...

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,1

9 оценок

5
44%
4
44%
3
11%
2
0%
1
0%

Ваша оценка

Прочитали 12Хотят прочитать 57

Цитаты

Аноним15 июля 2022 г.
И Данте, для которого «высшее из благ, однако, то... чтобы люди жили в мире», был убежден, что это было бы возможно, лишь если род людской «будет подвластен весь единственному властителю. ...Так что человечество, если оно будет подчиняться одному-единственному князю, будет более всего близко к Богу. Из этого следует и то, что такое подчинение наиболее соответствует Господнему замыслу. Это равнозначно его благоволению и процветанию». Для Данте без обустройства универсальной монархии, как называли в Средние века и раннее Новое время огромный имперский проект, охватывающий всю Европу, был немыслим прочный мир, потому что там, где властвуют друг подле друга двое, всегда дойдет до ссоры. Тем самым он обращался против аргументации публицистов французского короля Филиппа Красивого и союзных ему итальянских гвельфов, которые оспаривали необходимость универсальной монархии и выступали за систему независимых государств и отдельных городов. Им Данте бросал упрек, что их речи о справедливости лишь голое притворство, потому что они не хотели бы, чтобы кто-либо действительно мог победить по справедливости.
В истории политической мысли Европы было мало теоретиков, которые с той же решительностью, что и Данте, связывали желание мира и организацию имперского порядка.
Лишь Томмазо Кампанелла и — с оговорками — Джованни Ботеро примерно так же указывали на имперский мир, пропагандируя для Европы и, исходя из этого, для всего земного шара такой политический порядок, который мог быть создан под главенством Испании6. Основной же нитью в политической мысли Европы было выражение предпочтения не имперскому «господскому миру», а установленному между государствами «миру по договору»: вместо одной превосходящей силы в центре мирного пространства мир гарантировался коллективными самоограничениями принципиально равных в своих правах акторов. В труде Иммануила Канта «К вечному миру» (1795) это представление нашло свое самое известное и одновременно наиболее эффектное отражение. Концепция межгосударственного мира по договору, который будет охраняться созданием союза-государств, отрицает реализацию мира любой ценой и критикует имперский мир как кладбищенское спокойствие. Политическая несвобода и экономическая стагнация всегда будут той ценой, которую придется заплатить, и эта цена очевидно слишком высока. Кроме того, подобный мирный порядок долго не продержится; спустя некоторое время он будет неизбежно уничтожен мятежами и восстаниями — не в последнюю очередь из-за жестокого ограбления периферии, которое станет необходимо, чтобы иметь возможность вознаградить население имперского центра материальными преимуществами за утрату им его свободы.
Читать далее
1
211
Аноним15 июля 2022 г.
«Августовский барьер», таким образом, представляет собой сочетание решительных реформ, за счет которых империя заканчивает фазу своей экспансии и переходит в следующую фазу упорядоченной стабильности, длительного поддержания своего состояния. При этом, в контексте циклической теории, дело заключается в продлении ее пребывания в верхнем сегмента цикла, насколько возможно. В случае с Римской империей это в конце концов привело к тому, что республиканское циклическое представление об истории, господствовавшее от Полибия до Саллюстия, сменилось имперским представлением об Roma aeterna** [Вечным городом], о вечной продолжительности существования импери . Если рассматривать реформы вообще, то переход через «августовский барьер» был равносилен глубокому обмену источников власти: востребованность военной мощи существенно снизилась, из-за чего Октавиан и сократил весьма значительно количество войск, а параллельно с этим возрос вес политической, экономической, но прежде всего идеологической власти. Последняя помимо идеологии вечности особенно проявилась в идее мира, Pax Romana, как новой легитимной модели империи: до тех пор, пока существует Римская империя, будет господствовать мир, и чем прочнее она будет, тем более надежным будет мир.
Читать далее
1
245
Аноним15 июля 2022 г.
В известном отношении ситуация в царской России была схожа с положением в Римской империи, только здесь областью, которую цивилизовали, выступал Восток, в то время как по отношению к Западу русские ощущали некоторую неполноценность и пытались выйти на достигнутый там уровень развития. Соответственно на Западе русских воспринимали как полуварварских завоевателей, а на Востоке, напротив, как цивилизаторскую власть. В 1864 г. министр иностранных дел князь Горчаков в циркулярной депеше о вступлении русских в Ташкент обосновал, что положение России сравнимо с ситуацией во всех цивилизованных государствах, конфронтирующих на своих окраинах с грубыми кочевыми народами и потому против своей воли вынужденных к экспансии. Это использовалось в качестве оправдания перед европейскими державами, которые должны были избавиться от подозрения, что Россия вступила на путь империалистической конфронтации с Великобританией, а также как призыв к собственной аристократии поддержать экспансионистский курс в Азии. Однако у населения России завоевания в Азии вызывали лишь ограниченный резонанс, поскольку повсеместно господствовало представление, что русская история протекает и решается в Европе, а не в Азии. Россия — в отличие от Рима — едва ли могла бы составить политический капитал из своих претензий на цивилизованность.
Две стороны русской империи в течение XIX столетия привели к проблеме русского дворянства и интеллигенции*, которые колебались между ориентацией на Запад и раз за разом прорывающейся тоской по Востоку. Известные и многократно описанные противоречия между западниками и славянофилами стали выражением этого конфликта, в котором речь шла в принципе о выборе политических образцов и культурной перспективы на будущее. Другие государства и нации тоже сталкивались с такими дебатами, однако в той антагонистической форме, которую приняли они в России, следует видеть типичную внутриимперскую контроверсию, в которой (по меньшей мере) две стороны великой державы ведут борьбу за власть в определении ее будущего.
Со времен Петра Великого русское дворянство — главный носитель имперскости и «единственный слой общества, который олицетворял ее дух и был в состоянии ее защищать и управлять ею», — должно было играть чуть ли не шизофреническую двойную роль: азиатского сатрапа и европейского джентльмена. Многие русские дворяне и, начиная с конца XIX века, большинство представителей интеллигенции пытались избежать этого, приняв одну из двух сторон, и вынужденно вступали в конфликт с противоположными императивами. Следствием этого стали хронические оппозиционные настроения у многих представителей правящих слоев, что ослабляло имперскую мощь России и в конце концов содействовало крушению империи. Наследовавшему царской России Советскому Союзу на некоторое время удалось совместить две этих перспективы. Тем не менее в итоге цена, которую за это пришлось заплатить, оказалась слишком высока. Советский Союз также провалился на оставленном ему в наследство царской Россией требовании интеграции.
Читать далее
1
67