Крестный отец

Майкл смотрел на всех с натянуто-вежливой улыбкой. Это его не впечатляло. «Впрочем, – подумал он, – если при смерти я смогу сказать “жизнь так прекрасна”, то все остальное не важно. Если я настолько верю в себя, то ничто больше не имеет значения». Он пойдет по стопам отца, будет заботиться о своих детях, родных, окружающих. Но его дети вырастут в другом мире. Они станут врачами, артистами, учеными. Губернаторами. Президентами. Кем захотят. Он сделает все, чтобы они влились в общечеловеческую семью, однако, как суровый и мудрый отец, будет очень пристально за ней следить.

Но скажу вот что. Хоть в этом и стыдно признаться, человек я суеверный. И если моего младшего сына постигнет какая-то случайная беда – его застрелит полицейский, он повесится в камере, появится новый свидетель, указывающий на его вину, – я из суеверия буду думать, что это произошло по злой воле кого-то из здесь присутствующих. Скажу больше: если в моего сына ударит молния, я и в этом обвиню кое-кого из вас. Если его самолет упадет в море, его корабль потонет, он подхватит смертельную лихорадку, в его автомобиль въедет поезд, я из суеверия заподозрю в этом чей-то злой умысел. Этот умысел – эту случайность – я никогда не прощу, господа. А в остальном, клянусь душой своих внуков, ничем не нарушу мир, который мы сегодня заключили. Ведь в конце концов, лучше мы или хуже тех pezzonovanti, истребивших на нашем веку несчетные миллионы жизней?