
Жизнь замечательных людей
Disturbia
- 1 859 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Когда речь идет о любимом писателе, у каждого из нас в голове всплывает примерно одинаковый сценарий действий. Во-первых, очень хочется прочесть биографию. Не какую-нибудь там биографическую статью с википедии, а что-то более основательное и подробное. Может быть из серии «Жизнь замечательных людей», или просто хорошего историка/литературоведа. Во-вторых, очень интересно было бы прочесть его дневники и письма. Обычно они есть у всех писателей, только не все опубликованы, какие-то утрачены, какие-то не изучены. Как же это увлекательно – заглянуть в сокровенные мысли! Да… В-третьих, и это не менее интересно, прочесть воспоминания современников о нем, каким писателя видели со стороны, каким он был человеком, какие отношения складывались у него с властью. А потом… Можно было бы изучить первые издания книг, или даже рукописи, полистать книги из его личной библиотеки, и найти заметки на полях, сделанные его рукой, рассмотреть портреты/фотографии, познакомиться с экранизациями, отправиться в библиотеку ради научных статей о его творчестве и влиянии на его работы такой-то культуры/литературы, найти старые рецензии, написанные на его первые произведения. Вскрыть аллюзии в его книгах, провести параллели, перечитать все его произведения заново, чтобы посмотреть на них по новому… Ах. Голова кругом. Кажется, всё перечислила. Но оказывается, нет! Юрий Михайлович Лотман пошел дальше и написал необыкновенную книгу о своем любимом писателе. Книгу, в которой рассказывается, что сотворило Карамзина. Ни больше, ни меньше.
«Рано или поздно приходит биограф. Он тщательно собирает источники: листы книг, писем, дневников, листы воспоминаний современников. Но это не жизнь, а лишь ее отпечатки. Их еще предстоит оживить. И биограф становится реконструктором»
Подход биографа нам более привычен, поэтому замысел Лотмана нуждается в некотором пояснении. Известный пушкинист и культуролог не захотел ограничиться всего лишь биографией, ему было не интересно просто воспроизводить факты. Он захотел показать читателю, какие исторические события повлияли на формирование Карамзина, какие люди оказали на него влияние, что именно сотворила в нем писателя, как сформировалось в нем то или иное писательское качество, в чем суть его уникальности. Т.е. Лотман не просто перечисляет с кем встречался Карамзин, где бывал и что видел. А прямо указывает как тот или иной повлияли на такие то качества писателя, как именно в его творчестве отразилось событие. Лотман как хирург вскрывает и режет, отсекает лишнее и обращает наше внимание на главное. Он описывает саму природу вещей, природу таланта и идей Карамзина. Это необыкновенный подход, поверьте.
Возможно, недоверчивый читатель заподозрит Лотмана в обмане, в том, что тот строит догадки, делает ничем не оправданные выводы, что книга Лотмана будет лишь относительной истиной, воздушным замком, состоящим из домыслов и предположений. Но автор более чем ответственно подошел к своему замыслу. «Роман-реконструкция – особый жанр. Сюжет его создается жизнью и только жизнью. Домысел в нем не может иметь места, а вымысел должен быть строго обоснован научно истолкованным документом».
Я читала эту книгу так, будто речь шла не о жизни Карамзина, о каком-то увлекательном приключении. Нет, я вовсе не поклонница Николая Михайловича, и читать эту книгу я взялась просто из любопытства, потому что ее автор знаменитый Лотман, потому что мне в принципе интересны книги о значимых фигурах нашей истории. Но в итоге, я заразилась авторским энтузиазмом, я прониклась восхищением к уникальной, необыкновенной личности Карамзина. Мне очень захотелось прочесть его «Письма русского путешественника» (как же много Лотман рассказал об этих письмах! Читать историю их создания все-равно, что читать детектив), мне захотелось перечитать «Бедную Лизу» (господи, я же ее давным-давно в школе читала – в 8 классе, это все-равно что не читать вовсе) и проч. проч…
1 декабря по новому стилю (12 по старому) исполнилось ровно 250 лет со дня рождения Карамзина. Жаль, что я не нашла время рассказать об этой книге Лотмана вовремя, ведь прочла еще в середине ноября. Вклад Карамзина в отечественную культуру столь огромен, что его нужно изучать и познавать. Поверьте, мы не знаем о нем и сотой доли того, что знать необходимо. Советую эту книгу от всей души.
«Жизнь Карамзина — непрерывное самовоспитание. Духовное «делание» и историческое творчество, сотворение своего «я» и сотворение человека своей эпохи сливаются здесь воедино. Карамзин всю жизнь «творил себя».

Что хотел сказать нам Лотман?
Лотман написал роман-реконструкцию. Хотя, по-моему, «роман» тут кажется неуместным: в тексте Сотворения Карамзина нет диалогов, описаний, сюжета, интриги.
Если бы не «художественный» стиль автора, то первая глава книги («Роман-реконструкция») представляла бы собой классическое введение любой научной работы, где исследователь определяется с предметом исследования, объясняет важность выбранной темы и ее возможное влияние на будущее науки, определяет рамки исследования, источники, подробно останавливается на методологии. Методы, которые Лотман будет использовать – аналитические и симбиотические, что в конечном счете и есть реконструкция. Для пояснения своих методов автор прибегает к аналогии с древним строителем храма и археологом, который воссоздает этот храм по оставшимся руинам. Берем факты как куски и обломки разрушенного здания, анализируем каждый в отдельности, а потом сообразно законам логики и их внутренней взаимосвязи соединяем их вместе. Недостающее – воссоздаем по «чертежам», сообразно нашим знаниям о логике и идеях древнего архитектора, а также опираясь на наши знания об архитектуре вообще и, в частности, на знания о строительстве храмов той эпохи и той конкретной местности. Ключевое слово здесь – факт. Любая гипотеза должна на чем-то основываться, для каждого предположения должно быть несколько предпосылок, и они не должны противоречить друг другу. Любая гипотеза должна встраиваться в ряд, т.е. не противоречить уже установленным фактам и иметь определенную предсказательную силу для последующих фактов в цепочке. Это как в тесте на логику «продолжи ряд» или «чего здесь не хватает?».
Лотман берет за основу идею:
«Жизнь Карамзина — непрерывное самовоспитание. Духовное «делание» и историческое творчество, сотворение своего «я» и сотворение человека своей эпохи сливаются здесь воедино.
Карамзин всю жизнь «творил себя».
Этому и будет посвящен наш рассказ. Внешние же обстоятельства его биографии потребуются нам лишь как описание мастерской, в стенах которой это творчество совершалось».
Своей целью Лотман ставит реконструкцию этого карамзинского плана «сотворения самого себя» во всех его деталях и особенностях. По ходу дела Лотман еще и выдает на гора мощный обзор целой исторической эпохи, в которую умудрились упихнуться Великая французская Революция, Наполеон Карлович, Отечественная война 1812г. и восстание декабристов 1825г.
В результате получился мощнейший текст, по информативности равный пяти монографиям, по увлекательности не уступающий классическому британскому детективу, написанный прекрасным русским языком. Великолепное интеллектуальное чтение, дамы и господа! В чем же суперсила автора... или его героя?
В чем сила, брат?
В правде
Докопаться до правды в случае такого отшельника и мистификатора как Карамзин – задача нетривиальная.
Во-первых, Карамзин – неожиданно – был крайне закрытым человеком. Хотя его можно назвать одним из самых знаменитых тревел-блогеров на Руси (его «Письма русского путешественника» пользовались бешеным успехом в России и заграницей), он не светился в соцсетях, интервью не давал и вообще ни перед кем не отчитывался. И так же, как и современные блогеры, которые вроде бы пишут про себя, любимых, Карамзин далеко не так прост. В карамзинских текстах в плотный клубок сплелись самоцензура(политика detected!) и литературщина(«основано на реальных событиях», но процент реальности определите сами). И как отделить действительные события от выдумки, о чем Карамзин рассказал, о чем умолчал и что все это значит? «Сотворение Карамзина» читается как заправский детектив (напр., глава «Два путешественника»), где усатый следователь Лотман шаг за шагом распутывает оный клубок, устанавливая факты: где был подозреваемый, что делал, с кем водился и зачем об этом врал фантазировал.
Во-вторых, Карамзин успешно импортировал в Россию сентиментализм, литературный стиль, которому свойственно сосредотачиваться на чувствах и эмоциях и повествовать от первого лица (чтобы как можно больше вовлечь читателя и заставить его поверить в происходящее). Сентименталистам необходимо было без конца сопереживать и сочувствовать всем подряд и вообще выворачивать свою/чужую душу наизнанку. В этом стиле Карамзин писал, этот стиль (до некоторых пор) культивировал и, как следствие, реального человека – писателя Карамзина – путали с его альтер-эго, сентиментальным «русским путешественником». А его «Путешествие» и последующие тексты воспринимались читателями как автобиографические. Сам Карамзин это заблуждение поддерживал, чем мистифицировал не только современников, но и потомков.
Лотман пристально и внимательно разбирает тексты Карамзина по кусочкам и соотносит их с реальной биографией автора плюс восстанавливает духовную и идеологическую эволюцию Карамзина. Попутно проводится ревизия всех литературных приемов, с помощью которых Карамзин-писатель искусно трансфигурировал реальную реальность в художественную.
В идеях.
Карамзин – неожиданно – не только памятник самому себе и статья в википедии, но и реально живший человек. Причем живший в интересные времена – войны, революции, чехарда на тронах. Как часть тонкого слоя сливок российского общества, как образованный, эрудированный, умный и опытный человек, Карамзин знал, в чем его долг перед обществом: через искусство (читай: литературу) вести людей к доброму, светлому, вечному. И он был тем, кто реально мог облучить мозги ВСЕЙ читающей публики Государства Российского лучами добра и света. Цель – благородная, ответственность – огромная.
Вот перипетии на пути к этой цели и становятся объектом исследования Лотмана, а реконструирование логической цепочки изменений в мировоззрении Карамзина – результатом исследования.
Дополнительный бонус – панорама философских течений и баталий XVIII-XIX вв., в которые оказался втянут и Карамзин : Вольтер vs Руссо (прогресс против опрощения), Кант vs Лафатер, т.е. реализм против идеализма (глава «В Германии у Канта»). Эта панорама вписана в текст настолько органично, что можно прочитать «Сотворение Карамзина» и пойти сдать экзамен по «Введению в философию». Бонус к бонусу – интереснейший экскурс в историю русских масонов и кружка Новикова, чьим последователем считается Карамзина. Главу «Перед отъездом» отчаянно рекомендую старшеклассникам и студентам, которые хотят хоть что-то понять в том, что происходило в головах людей предпушкинской и пушкинской эпохи, ибо в учебниках по литературе об этом написано меньше, чем ничего. Отдельный интерес – справка о мартинизме, как об идейном течении, влившемся в философию русских масонов (глава «Начало пути»).
Лотман просто непревзойденный мастер связно и увлекательно рассказывать о всяких «-измах», показывая их непосредственное влияние на жизнь людей, потому что то, что мы делаем – прямое следствие того, о чем мы думаем. Как господин Журден («Мещанин во дворянстве», Мольер) не знал, что всю жизнь говорит прозой, так и большинство из нас не знает, в рамках какой философии мы думаем и какая именно идеология заставляет нас делать выбор по жизни. Безотносительно того, что Лотман говорит о людях XVIII-XIX вв., а не XXIв., на примере Карамзина и его окружения можно увидеть, как высоко-далекие (как будто) философские теории преломляется в мозгу отдельно взятого человека, смешиваются между собой (не без участия самого владельца мозга, конечно), развиваются и порождают определенную модель поведения, которая и определяет жизненный путь человека.
В слове
Коренное отличие европейской, западной культуры от русской, восточной, говорит Лотман, в отношении к Слову. В Европе литературу как искусство слова относят к ремеслам. Отношение к ней чисто утилитарное, ее используют, чтобы развлекать, будоражить, вербовать и агитировать, т.е. в конечном счете – для получения той или иной выгоды. Шекспир писал не для Вечности, а чтобы заработать денег на постановках своих пьес в своем же театре. Судебная риторика и журналистские враки ради сенсации – явления того же порядка, к которым средний европеец не писает особого уважения, и европейская публика не ждет, что писатель в жизни будет следовать тем же принципам, которые проповедует в своих книгах.
В России со времен Средневековья Слово было наделено наивысшим божественным авторитетом, с ним играть и использовать его в корыстных целях – упасигосподи! Однако, после отделения Церкви от государства авторитет письменного слова существенно потускнел, словами стали писать не только священные тексты, но все те же судебные речи и журналистские статьи. Но! Что уже прописалось в культурном ДНК не так-то просто оттуда изъять. Доверие к текстам, особенно исходящих от лица авторитетного, у нас осталось, и доверие это не в последнюю очередь основывается на убеждении, что Cлово автора не расходится с Делом.
К чему это все? К тому, что Карамзин, не желая служить Отчеству по официальной, так сказать, части, дабы оставаться независимым от линии партии и дураков в мундирах, выбрал другой источник власти над умами – Слово. И в условиях российской действительности (доверие к Слову, малое количество читающей публики, т.е. ее реально охватить ВСЮ) этот выбор оказался не только самым естественным, но и более чем оправдал себя. А чтобы завоевать доверие российского читателя, нужно быть цельной личностью, про которую люди знают, что она обладает теми же душевными качествами, что и его лирические герои, т.е. автор ведет себя в жизни так же, как в своих книгах (читатель считал их автобиографическими!). И для этого надо работать над собой. Чем Карамзин и занимался всю жизнь.
Сначала Карамзин сделался писателем, непосредственным создателем многабукаф. Царь и бог и ясное солнышко в собственном тексте он – вопреки устоявшимся к тому времени литературным канонам – смело оперировал новейшими литературными инструментами, выбирал самые действенные, запретные, кстати, бьющие точно в цель образы и сюжеты. Да, Карамзин не стеснялся в выборе горячих тем от самоубийства до инцеста. При этом автор скрывался за маской самых близких и интуитивно понятных русскому читателю лирических «я» (например, пресловутого «русского путешественника»), довершая иллюзию «основано на реальных событиях». Ибо только когда читатель может отождествить себя с героем произведения, он может воспринять заложенный в нем смысл.
Карамзин-писатель работал на всех уровнях, в том числе и на самом базовом – языковом. Реформа языка, приспособление его к современным задачам и реальной жизни стала для него величайшим вызовом. Ориентиром стала... женская речь как оказалось, никто не может лучше образованной светской женщины просто говорить о сложном и выражать свои мысли и чувства так, что это будет адекватно воспринято окружающими. Как некогда французы, выйдя из мракобесия на свет перевели науку не язык салона и тем самым популяризировали ее, сделали доступной для масс, так и Карамзин стремился сделать русский язык понятным обычным русским читателям. И точно так же, упрощая язык, он ни в коем случае не упрощал идей, которые хотел донести до широких масс.
Когда быть писателем стало невозможно из-за жестких цензурных ограничений, Карамзин стал издателем и переводчиком. Стоит ли говорить, что в этой роли у него образовался выход на еще бОльшую аудиторию, чем у Карамзина-писателя? Ведь выбор того, что переводить и что издавать – сознательный выбор, формирующий круг чтения (и образ мыслей!!) читателей даже в большей степени, чем чтение произведений одного автора (который, кстати, может и надоесть). Особым инструментом Карамзина стали свои и переводные рецензии на книги, театральные постановки и пр. Целая сеть продуманных намеков и как бы невзначай оброненных суждений в тексте рецензии позволяла Карамзину высказать свое мнение, не высказывая его И поместить русского читателя в контекст мировых событий – политических и культурных, с головой окунуть в водоворот окружающей действительности.
Кульминацией издательской деятельности стал «Вестник Европы» — политический журнал, издаваемый частным лицом, осмелившимся публично излагать свои собственные оригинальные политические взгляды. Это было... самоубийственно смело, но Карамзину в то время было уже 36 и ему было все равно :)
Последний же шаг на пути становления властителя дум – написание истории, ибо «тот, кто управляет прошлым, управляет будущим» (Дж.Оруэлл). И нам до безобразия повезло, что им стал порядочный, честный человек с твердыми принципами, верящий в добро, бескорыстный и независимый во суждениях, и – с подлинно научным складом ума. До Карамзина никому не удавалось свести воедино все разрозненные источники по истории России в единый текст, который читался бы без вывихивания извилин и скрежета зубовного, текст, который читали бы все – от провинциальной барышни до министра. «История Государства Российского» — венец жизни и творчества Карамзина, первый подлинно научный (для своего времени) труд по истории, не лишенный субъективизма и последовательно проводящий политические, философские и пр. идеи Карамзина-автора, но... это была отправная точка для отечественной историографии.
В свободе
Карамзин как истинный ученый и – опять же – истинное дитя эпохи Просвещения очень высоко ценил независимость в суждениях в частности, и свободу вообще. Путешествуя по Европе, Карамзин посещал не только и не столько различные достопримечательности, сколько достопримечательных людей, великих ученых, мыслителей и философов своего времени. Их труды он уже основательно проштудировал, но ехал не просто поручкаться с тем же Кантом, но лично убедиться, правильно ли он его понял и можно ли ему верить. Во время философских войн конца XVIII в. целью Карамзина было выслушать всех, не становясь ничьим приверженцем в особенности. И самое удивительно, это ему удается – благодаря тому, что он между враждующими идеологиями отмечает не отличия, а ищет точки соприкосновения. Например, он подводит и Канта и Лафатера (разум vs мистика) под общий знаменатель: в обоих он отмечает веру в изначально присущую людям доброту.
Не секрет, что на родине у Карамзина со свободой слова и мысли в те времена было как-то туговато – ни политическая ситуация в России, ни когдатошнее участие в кружке масонов им, свободам, не способствовали. Как гражданин, Карамзин выразил свою политическую позицию, уйдя из политики, т.е. выйдя в отставку, отказался от госслужбы. Что для дворянина эпохи Екатерины II было равнозначно открытому вызову властям и обществу. Карамзин считал, что это его свободный выбор, что возможность говорить то, что он на самом деле думает, гораздо важнее, чем шагать в ногу. Карамзин-писатель должен оставаться независимым, что в переводе с карамзинского значит – частным лицом и честным человеком. Возможность «мыслить собственным умом» (по завету дедушки Канта) для Карамзина составляла непременное условие существования.
Умение и привычку независимо мыслить он развивал в себе и приучал к этому так же и своих читателей. Как автор-прозаик он раз за разом подкидывал в читательскую топку неудобные вопросы, сталкивал лбами разные мировоззрения, ставил читателя в наивозможнейше неудобное положение, заставляя делать трудный моральный выбор. В то время, когда поэзия давно перестала быть лиричной, т.е. непосредственно выражающей чувства, и стала набором сюжетных и языковых клише, Карамзин-поэт сознательно скандализировал публику, описывая самое интимное и потаенное, живое, трепещущее и теплое. Сегодняшнему читателю любовная поэзия Карамзина покажется разве что.. милой Но современниками все признаки реальной жизни, бытовые откровения и неудобные мысли казались чуть ли не порнографией.
В революции
Тема Великой французской революции в Сотворении Карамзина проходит жирным красным пунктиром – еще бы, такое событие застать лично и наяву! Карамзин оказался активным свидетелем событий – в Лионе и Париже посещал выступления и заседания революционеров в Национальном собрании и в Якобинском клубе, воочию наблюдал, что творится с людьми и городом. Лотман дает подробный и любопытнейший обзор событий – политических, социальных, идеологических, культурных. Чего только стоят очерки о парижских газетах, кафе, салонах и театре, которые в то время стали центрами политической манифестации. Я лично вообще отказываюсь понимать, как при объеме книги в 320 стр. автор еще и Французскую Революцию сумел здесь на пальцах объяснить и показать.
Как Революция отразилась на самом Карамзине? Лотман собирает информацию по крупицам, просеивая в мелком ситечке карамзинские тексты, письма и свидетельства знавших его людей. Карамзин держал свою голову в холоде. Он был пацифистом и ученым. Внимательно следил и изучал пламенные речи Мирабо, попутно отмечая его пассажи о неизбежности революции в языке (новая эпоха – новый язык), через мелкоскоп изучал личность и деятельность «Неподкупного» Робеспьера. В итоге Карамзин оказался восхищен и разочарован одновременно. Восхищен идеями и разочарован их воплощением: хорошие и справедливые задумки делаются руками корыстных, не в меру амбициозных людей-политиков, под стрекот красивых фраз преследующих собственные выгоды. Всю жизнь разрывавшийся между полюсами скепсиса и утопизма Карамзин находился, как можно предполагать, в глубочайшей фрустрации по поводу творящегося вокруг бардака. С одной стороны, он представлял себе Республику с большой буквы и совсем иной («платонова республика мудрецов»), чем то, во что превратилась Франция (и где те мудрецы?!). И, с другой стороны, сегодняшняя Франция никак не отвечала и другому карамзинскому идеалу – идеалу Просвещенного монарха (просвещением от монарших особ и не пахло).
В человечности
Эпоха Просвещения учила смотреть на все с рациональной точки зрения – прогресс, капитализм, счастье, зашибись: будь разумным эгоистом, что хорошо для тебя – хорошо для всех. Вошедший в моду во время Французской Революции стоицизм (стойкость, благородная бедность и готовность умереть за свои убеждения) требовал от людей запредельного уровня супергероизма. Между этих полюсов терялся человек обыкновенный. И Карамзин очень хотел вернуть его людям – обычного, среднестатистического, со всеми слабостями и вынужденного каждый божий день бороться с самим собой. Ему свойственно человеческое, т.е. чувства, эмоции, душевные метания и противоречия, нелогичность и любовь к заблуждениям («обманываться рад»), игривость и склонность к лицедейству. «Воспитать» из читателя «нового русского культурного человека», искреннего, честного, умеющего отрефлексировать и выразить свои чувства – вот задача для выдающегося литератора, которую Карамзин с успехом выполнил. Его герои и он сам, как образец такого «нового русского», стали частью русского культурного кода.
Кроме прочего Карамзин открыл человека обыкновенного и в женщине, с ним вошло в употребление понятие «сентиментальной дружбы» между мужчиной и женщиной. Романтики видели в деве объект страсти, сентименталисты – сердечного друга, с которым необязательно состоять в любовной связи, чтобы с ним говорить по душам. Оказалось, что у женщины есть не только чувства, но и ум, и собственные суждения, у нее есть вкус и вообще она куда более тонкое нравственное существо, чем мужчины. Оказалось, что у женщины есть третий путь, кроме как выйти замуж или стать чьей-то любовницей – это было свежо и ново, это был настоящий прогресс! Стараниями Карамзина женская эмансипация наконец-то дошла до России и представление о том, что женщину, вообще-то, нужно уважать как человека, вошло в сознание поколения благодаря его личному примеру и примеру карамзинских героев.
В прогрессе
Карамзин упорно карабкался к вершинам власти – над умами людей. Возникает вопрос – зачем? В общем-то это не секрет, сам Карамзин определял свое кредо веру как в прогресс доброты. Рецепт исправления человеческой природы по Карамзину: терпимость, толерантность, отсутствие фанатизма и скепсис, ибо только сомнение в собственной правоте и сведение воедино разных точек зрения может породить истинную терпимость к противоположным убеждениям. Культурный человек – добрый человек.
Методом он избрал Слово, но не проповедь и не чтение моралей, а художественные тексты — для начала, и публицистические — для продвинутых пользователей букв. Карамзин проявил себя гениальным педагогом, взяв на вооружение поиск внутренней мотивации для своих учеников-читателей. Обучение в игре – ведь как дети, так и взрослые учатся быстрее и охотнее, если форма обучения развлекательная и материал подан ненавязчиво. Мерилом удобоваримости своих текстов он считал степень «приятности дамам», «дамский вкус», и вовсе не случайно он выбрал именно женскую аудиторию своей целью – женщины более отзывчивы и восприимчивы плюс именно они передадут усвоенное знание своим детям, так сказать, с материнским молоком. Воспитай воспитателя — к-к-комбо!
К слову, за двадцать лет литературной деятельности Карамзин совершил чудо (хорошо быть первопроходцем!) – из его читателей выросло целое поколение культурных людей, воспитанное на его идеях. Читатель стал культурно значимой группой. Тут недалеко уже до – о, ужас! – общественного мнения (не путать с мнением «света»).
Итоги
«Сотворение писателя» — не биография и не исследование произведений Карамзина. Это скрупулезный анализ жизненного пути, интеллектуальной и духовной эволюции отдельного взятого человека на фоне современных ему исторических перипетий. Перед нами дела и заботы некоего гражданина, изученные и описанные великим ученым со всей научной тщательностью и сведенные в лаконичный, точный, безыскусный текст, который читается на одном дыхании.
Хотите истории и культурологии? Хотите культурной истории и просто хорошей литературы? Хотите метаний, мечтаний, разочарований и борьбы и «тут я как будто из последних сил хватаю автомат»? Хотите, чтоб главный герой в конце проиграл и погиб так, что выиграл и жил потом вечно, загадочно улыбаясь с высоты собственного пьедестала? Тогда вам сюда :))
На одну полку с:

Российская «Бедная Лиза», закончившая свою «литературную» жизнь в 1792 году « самоутоплением в пруду», а проще говоря - самоубийством, привнесла в умы российских девушек много чего нового неожиданного. Получилась сумятица…
Лиза любила так сильно, что без ответной любви Эраста не смогла жить - это так поэтично! Сама высокая любовь Лизы и Эраста, описанная Карамзиным в столь нежных красках, есть, значит, вещь, достойная кисти художника и памяти потомков. Девушки принялись любить безоглядно…
Но ведь Лиза, презрев запреты христианской церкви, кончает жизнь самоубийством! А Карамзин утверждает, что «там, в новой жизни, увидимся, я узнаю тебя, нежная Лиза!». И ни чуточки не осуждает бедную девушку. Так искусство победило действительную жизнь, а русские красавицы, отвергнутые своими «плейбоями», как и «Бедная Лиза», красиво утапливались в водоемах…
-В 1833 году в статье «Клятва при гробе Господнем.Соч.Н.Полевого» Александр Бестужев-Марлинский мог вдоволь смеяться …- Карамзин привез из-за границы полный запас сердечности, и его «Бедная Лиза» вскружила всем головы. Все завздыхали до обморока, все кинулись…топиться в луже»…
Здесь верно одно: Карамзин познакомил русских читателей –после своих европейских вояжей- с понятием «сплин» по-английски:- Скука часто приводит англичан «в Темзу, если они не предпочитают зажать между зубов дуло пистолета и …в Сен-джемском парке имеется специальный пруд, на который дамы имеют исключительную привилегию: тут они топятся…Далее - А. С. Пушкин пересказал место «про сплин» в «Евгении Онегине» …
На русской почве английская смертельная причуда прижилась быстро и расцвела. Так у Карамзина появилась слава «сердечника», а Державин, определяя суть «поэзии» Карамзина, (которая иногда чересчур сильно влияет на действительную жизнь), отметил беззаботность, светскость, приятность дамам и свободу от всякого педантизма.

И Карамзин дерзко подыгрывал своим противникам, соединяя в своих произведениях такие запретные темы, как инцест или любовное самоубийство, с мнимо-автобиографической манерой повествования.

Робеспьер хотел сделать французов римскими республиканцами, Павел русских - идеальными вассалами рыцарских романов или оловянными солдатиками прусского короля.

4 июля 1797 года Павел подписал указ о введении в России цензуры, что привело к возникновению настоящего цензурного террора. Так московская цензура запретила в 1797 году роман девицы Демидовой из Калуги. Дело пошло на утверждение в специально учрежденный Цензурный совет, который, подтвердив запрещение, постановил о романе, что «если он подлинно сочинен девицею, то занималась она делами, совсем до нее не касающимися».












Другие издания


