Повести. Рассказы

— Я мог выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного смысла улучшилась бы производительность.
— Счастье произойдет от материализма, товарищ Вощев, а не от смысла. Мы тебя отстоять не можем, ты человек несознательный, а мы не желаем очутиться в хвосте масс.

— Прушевский, — обратился Чиклин.
— Я, — ответил инженер, он сидел в углу, опершись туда спиной, и равнодушно дремал. Сестра ему давно ничего не писала; если она умерла, то он решил уехать стряпать пищу на ее детей, чтобы истомить себя до потери души и скончаться когда-нибудь старым, привыкшим нечувствительно жить человеком, это одинаково, что умереть теперь, но еще грустнее.

«Вследствие тяжелой медицинской усталости ораторов, никаких митингов на этой неделе не будет».

Разные сны представляются трудящемуся по ночам — одни выражают исполненную надежду, другие предчувствуют собственный гроб в глинистой могиле; но дневное время проживается одинаковым, сгорбленным способом — терпеньем тела, роющего землю, чтобы посадить в свежую пропасть вечный, каменный корень неразрушимого зодчества.

Ученье мозги пачкает, а я хочу свежим жить!

Равнодушие, он чувствовал, может быть страшнее боязливости - оно выпаривает из человека душу, как воду медленный огонь, и когда очнешься - останется от сердца одно сухое место.

Чтобы не думать дальше, мужик ложился вниз и как можно скорее плакал льющимися неотложными слезами.

...,- жили мы люто, а кончаемся по совести.

Ведь слой грустных уродов не нужен социализму, и его вскоре также ликвидируют в далёкую тишину.

Хромой тоже нигде не заметил земной красоты. Наоборот, он беседовал с Пуховым о какой-то ручке Курсавке, где ловил рыбу, и о траве доннике, посыпаемой для вкуса в махорку. Курсавку он помнил, донник знал, а про Великий и Тихий океан забыл и ни к одну пальму не вгляделся задумчивыми глазами.