Крещение огнем

– Привет, парни! – вышел из-за штабеля Геральт. – Рад видеть. К тому же снова в полном составе, даже с генералиссимусом, в смысле с фельдмаршалом!
– Хрен синий! – Золтан Хивай от изумления упустил карты и тут же быстро вскочил на ноги, да так прытко, что сидевший у него на плече Фельдмаршал Дуб захлопал крыльями и испуганно вскрикнул. – Ведьмак, чтоб мне провалиться! Иль фата-моргана? Персиваль, ты видишь то же, что и я?
Персиваль Шуттенбах, Мунро Бруйс, Язон Варда и Фиггис Мерлуццо окружили Геральта и крепко помяли ему правую руку своими ручищами. А когда из-за навала стволов появилась остальная часть группы, шумная радость соответственно усилилась.
– Мильва! Регис! – выкрикивал Золтан, обнимая всех по очереди. – Лютик, живой, хоть с повязкой на башке! Ну, что скажешь, музыкантишка затраханный, относительно очередной мелодраматической банальности? Жизнь, брат, получается, не поэзия! Знаешь почему? Потому как не поддается критике!

– Погоди минутку, Геральт, – начал поэт, оглядываясь и покашливая. – Не спеши в лагерь. Мы хотим здесь, одни, поговорить с тобой. Я и Мильва. Тут дело… Ну, в Регисе.
– Так. – Ведьмак опустил на землю охапку хвороста. – Начали бояться? Самое время.
– Перестань, – поморщился Лютик. – Мы приняли его как товарища, он предложил свою помощь в поисках Цири. Мою собственную шею вытащил из петли, этого я ему не забуду. Но, черт побери, мы чувствуем что-то вроде страха. Удивляешься? Ты всю жизнь преследовал и убивал таких, как он.
– Его я не убил. И не собираюсь. Тебе этого достаточно? Если нет, то, хоть жалость разрывает мое бедное сердце, излечить тебя от страха я, убей меня, не в состоянии. Это звучит парадоксально, но единственный среди нас знаток по части лечения именно он, Регис.
– Я же сказал, перестань, – занервничал трубадур. – Ты разговариваешь не с Йеннифэр, тут красноречивые выкрутасы ни к чему. Ответь прямо на прямой вопрос.
– Задавай. Без красноречивых выкрутасов.
– Регис – вампир. Чем питаются вампиры – не секрет. Что будет, если он как следует проголодается? Да-да, мы видели, как он ел уху, с той поры он ест и пьет с нами, совершенно нормально, как любой из нас. Но… Но сможет ли он сдержать жажду… Геральт, тебя что, за язык надо тянуть?
– Он сдержал жажду крови, хоть был близко, когда твоя кровушка лилась у тебя из башки. Перебинтовывая тебя, он даже пальцев не облизал. А тогда, в полнолуние, когда мы обожрались мандрагоровой сивухой и переспали в его шалаше, у него была прекрасная оказия взяться за нас. Ты проверил, нет ли случайно следов на твоей лебяжьей шейке?
– Не смейся, ведьмак, – буркнула Мильва. – Ты больше нас знаешь о вомперах. Над Лютиком смеешься, тады ответь мне. Я в пуще выросла, в школах не училась, темная я. Но не моя в том вина, смеяться надо мной не гоже. Я, стыдно сказать, тоже малость побаиваюсь этого… Региса.
– Небезосновательно, – кивнул Геральт. – Это так называемый высший вампир. Чрезвычайно опасный. Будь он нашим врагом, я б тоже боялся. Но, хрен знает почему, он оказался нашим другом. Именно он ведет нас на Каэд Дху, к друидам, которые могут помочь мне добыть сведения о Цири. Я потерял надежду, поэтому хочу использовать этот шанс, не отказываюсь от него. Потому и соглашаюсь на его вампирье общество.
– Только потому?
– Нет, – ответил он не сразу. Наконец решился на откровенность. – Не только… Он… Он очень порядочно и справедливо поступает. В лагере беженцев над Хотлей, во время суда над девушкой он не раздумывал, не колебался. Хотя знал, что это его выдаст.
– Вытащил раскаленную подкову из огня, – подтвердил Лютик. – Даже несколько минут держал ее в руке и не поморщился. Ни один из нас не сумел бы повторить этот фокус даже с печеной картофелиной.
– Он невосприимчив к огню.
– Что он может еще?
– Может, если захочет, стать невидимым. Может взглядом заколдовать, погрузить в глубокий сон, как поступил со стражами в лагере Виссегерда. Может обращаться в нетопыря и летать, как нетопырь. Думаю, все это он может проделывать только ночью и только в полнолуние. Но я могу и ошибаться. Он уже несколько раз заставал меня врасплох, вероятно, у него может еще что-то быть в запасе. Подозреваю, что он необычен даже для вампира. Идеально уподобляется человеку, и уже многие годы. Лошади и собаки могут учуять его истинную природу, но он сбивает их с толку запахом трав, которые постоянно носит с собой. Но ведь и мой медальон на него тоже не реагирует, а должен бы. Повторяю, его нельзя мерить обычной меркой. Об остальном спросите его сами. Это наш товарищ. Между нами не должно быть недоговоренностей, а тем более взаимного недоверия и опасений. Возвращаемся в лагерь. Помогите с хворостом.
– Геральт?
– Слушаю, Лютик.
– Ну а если… Ну, я спрашиваю чисто теоретически… Если бы…
– Не знаю, – ответил ведьмак честно и искренне. – Не знаю, смог бы я его прибить. И поверьте, предпочитаю не пробовать.

Результатов войны никто предвидеть не может, – сказала она. – Более того, такая попытка лишена смысла. Давайте взглянем наконец на эти проблемы трезво. Во-первых, война не столь уж большое зло. Гораздо опаснее, на мой взгляд, перенаселение, которое при теперешнем уровне сельского хозяйства и промышленности означало бы безусловную победу голода. Во-вторых, война – это продолжение политики владык. А сколько из ныне правящих будут жить через сто лет? Ни один, это очевидно. Сколько династий выдержат? Предвидеть невозможно. Сегодняшние территориальные и династические споры, сегодняшние амбиции и сегодняшние надежды через сто лет будут прахом и пылью, покрывающими хроники. И если мы себя не защитим, если позволим втянуть себя в войну, то и от нас останутся те же прах и пыль. Если же мы взглянем несколько шире, по-над королевскими и императорскими штандартами, если перестанем откликаться на боевые и патриотические вопли, то мы выдюжим и выживем. А выжить мы обязаны. Обязаны, ибо на нас лежит бремя ответственности. Нет, не перед королями с их местническими интересами, ограничивающимися одним-единственным – своим – королевством. Мы ответственны за мир. За прогресс. За изменения, которые этот прогресс несет. Мы ответственны за будущее. Ибо если не мы, то кто?

…но мольбы не смягчили каменных сердец Dh'oine, безжалостных, жестоких людей. А когда Лара, прося о милости уже не для себя, а для своего ребенка, вцепилась в двери кареты, то палач-разбойник ударил ее кордом и отсек ей пальцы. А когда ночью мороз лютый прихватил, испустила Лара последнее издыхание на холме меж лесов, родив девочку, которую оберегла остатками еще теплившегося в ее теле тепла. И хоть вокруг была ночь, зима и снежная заметь, на холме наступила вдруг весна и расцвели цветы феавинневедд. До сего дня такие цветы цветут только в двух местах: в Доль Блатанна и на холме, на котором погибла Лара Доррен аэп Шиадаль.
Сказ о Ларе Доррен. Версия эльфов

…и ответила королева: «Не меня о милости проси, а тех, кому ты чарами своими зло причинила. Отважилась ты злые дела творить, так будь же отважной и теперь, когда расплата и справедливость близки. Не в моих силах грехи твои отпустить». И тут же зафыркала ведьма, ровно кошка, загорелись ее злые глаза. «Моя погибель близка, – крикнула она, – но и твоя недалека, королева. Ты еще вспомнишь в свой смертный час Лару Доррен и ее проклятие. И то еще знай, что проклятие мое ляжет и на потомков твоих до десятого колена». Однако, сообразив, что в груди у королевы бесстрашное бьется сердце, злая эльфья чародейка перестала браниться и пугать, проклятием грозить, а словно сука побитая принялась скулить, моля о помощи и милосердии…
Сказ о Ларе Доррен. Версия людей