Тысяча осеней Якоба де Зута

Мелодия хрупка и эфемерна, соткана из стекла и звездного света.

Якобу она не мерещится: это доктор играет у себя в длинной узкой комнате на чердаке. Ночная тишина и причуды слышимости сделали Якобу такой подарок: Маринус на все просьбы сыграть отвечает отказом, даже если просят друзья-ученые или высокопоставленные гости Дэдзимы.

Музыка пробуждает сердечную тоску, музыка приносит утешение.

«Уму непостижимо, – думает Якоб, – такой зануда, и так божественно играет».

Ночные насекомые трещат, звенят, хлопочут; зудят, свербят, стрекочут…

– Где мой стул? – спрашивает управляющий факторией, обращаясь к переводчику Кобаяси.

Вопрос вызывает тихий переполох. Ворстенбос на это и рассчитывал.

Камергер Томинэ бросает переводчику Кобаяси короткий вопрос.

– В Японии, – багровея, сообщает Ворстенбосу Кобаяси, – на полу сидеть – нет бесчестья.

– Весьма похвально, господин Кобаяси, но на стуле удобнее.

Кобаяси и Огава обязаны умаслить разгневанного камергера и уговорить строптивого управляющего факторией.

– Пожалуста, господин Ворстенбос, – говорит Огава. – У нас в Японии нет стульев.

– А нельзя что-нибудь этакое соорудить ради почетного гостя из дальних стран? Ты!

Чиновник, на которого указали, вздрагивает и дотрагивается до собственного носа.

– Да, ты. Принеси десять подушек. Десять. Слово «десять» понимаешь?

Чиновник ошарашенно переводит взгляд с Кобаяси на Огаву и обратно.

– Посмотри на меня! – Ворстенбос размахивает подушкой, снова бросает ее на пол и поднимает вверх десять растопыренных пальцев. – Десять подушек принеси, ну! Кобаяси, объясните этому недоделку, что мне нужно.

Камергер Томинэ требует ответов. Кобаяси объясняет, почему чужеземец отказывается преклонить колени, а Ворстенбос тем временем улыбается с выражением вселенской снисходительности.

В Зале шестидесяти циновок воцаряется мертвая тишина. Все ждут реакции градоправителя.

Долгую минуту Сирояма и Ворстенбос неотрывно смотрят друг другу в глаза.

Наконец Сирояма улыбается небрежной улыбкой победителя и кивает. Камергер хлопает в ладоши: двое слуг приносят подушки и складывают их стопкой. Ворстенбос лучится довольством.

– Обратите внимание, – говорит он своим спутникам, – вот награда за твердость! Хеммей и Даниэль Сниткер только лебезили и подрывали наш престиж. Моя задача, – Ворстенбос прихлопывает ладонью неустойчивую груду, – вновь завоевать уважение!

– Позвольте обратить ваше внимание, – меняет тему ван Клеф, – на древний пугач, что висит вон там, в нише.

– Боже праведный! – Ворстенбос вглядывается. – Это португальская аркебуза.

– Когда здесь впервые появились португальцы, на одном острове в провинции Сацума начали производство мушкетов. Позже сообразили, что десять крестьян с мушкетами запросто убьют десять самураев, и сёгун производство прикрыл. Попробуй какой-нибудь европейский монарх издать такой указ – можно себе представить, что с ним сталось бы…

В Кунсткамере – преддверии Парадного кабинета – стоят на полках штук пятьдесят-шестьдесят стеклянных бутылей, прикрученных проволокой на случай землетрясения. В бутылях выставлены разнообразные твари из всех уголков некогда необъятной империи под названием «Объединенная Ост-Индская компания». Защищенные от разложения спиртом, свиным пузырем и свинцовыми пломбами, они свидетельствуют не столько о том, что всякая плоть обречена – кто в своем уме способен надолго об этом забыть? – а скорее о том, что бессмертие дается дорогой ценой.

В порту Батавия на острове Ява располагалась штаб-квартира Голландской Ост-Индской компании (по-голландски Vereenigde Oost-Indische Compagnie, сокращенно VOC, дословно «Объединенная Ост-Индская компания»). Отсюда отплывали и сюда возвращались корабли Компании, идущие в Нагасаки. Во время Второй мировой войны, когда Япония оккупировала Индонезийский архипелаг, Батавию переименовали в Джакарту.

На всем протяжении романа при упоминании японских дат используется лунный календарь – он может в разные годы «отставать» от грегорианского на три-семь недель. Так, «первый день Первого месяца» означает не первое января, а некую переменную дату между концом января и примерно серединой февраля. Годы указаны согласно японской традиции, с упоминанием эры.

В японских именах на первом месте стоит фамилия, на втором – имя.