Оскар и Розовая Дама

Сегодня утром в восемь часов я сказал Пегги, что любил ее, что любил лишь ее одну и не представляю себе жизни без нее. Она расплакалась и призналась, что я причинил ей сильную боль, потому что она тоже не любила никого, кроме меня, и что у нее не будет никого другого, тем более теперь, когда она порозовела.
И вот что любопытно: мы оба разрыдались, но это было очень приятно. Странная штука эта семейная жизнь. Особенно после пятидесяти, когда испытания уже позади.

Дорогой Бог!
Сегодня я прожил период от сорока лет до пятидесяти и натворил при этом кучу глупостей.

Он слыл мудрецом, потому много улыбался и мало говорил

Я должен был доказать себе, что кто-то может меня полюбить, я должен был поведать об этом всему миру, прежде чем кто-нибудь обнаружит, что даже мои родители — единственные, кто обязан терпеть меня во что бы то ни стало, — предпочли смыться.

— Мсье Ибрагим, как вы умудряетесь быть счастливым?

— Я знаю то, что написано в моем Коране.

— Наверное, мне придется как-нибудь стянуть у вас этот ваш Коран. Даже если евреям и не положено так поступать.

— Нет, Оскар. Не путай Бога с Дедом Морозом. Ты можешь просить у него только о духовных вещах.
— Например?
— Например, о храбрости, терпении, просветлении.

В старости всегда пропадает желание путешествовать.

Люди опасаются смерти, потому что страшатся неведомого. Но неведомое — что это на самом деле?

Дорогой Бог!

Пегги Блю уехала. Она вернулась к родителям. Я ведь не идиот и понимаю, что больше ее не увижу. Никогда.

Я не писал тебе, потому что было очень грустно. Мы с Пегги прожили жизнь вместе, и теперь я оказался один, лысый, ослабевший, усталый — лежу себе в постели. Какое безобразие эта старость.

Теперь я разлюбил тебя.

Оскар

Когда молчание куда лучше, чем все, что ты можешь сказать, стоит помолчать.