А. Пушкин. Романы и повести

Вот вздумалось мне освежить в памяти произведение, которое мы читали еще в пятом классе школы. Честно сказать, я вообще не помнила о «Капитанской дочке» ничего, кроме того, что я ее читала, и что, кажется, именно с этого произведения у меня возникла неприязнь к Пушкину; ибо его превозносили (да и сейчас превозносят) как величайшего русского поэта и писателя, и если в начальной школе, читая чудные сказки, я вполне с этим соглашалась, то серьезная проза меня страшно разочаровала – помню, глаза спотыкались об текст, смысл ускользал, да и вообще не возникло ни интереса, ни одной положительной эмоции.

А теперь этот неловкий момент, когда вроде бы надо сказать, о чем произведение, при том что все, кроме тебя, это произведение знают. Ну, раз так заведено…

Отец решает отдисциплинировать своего сына, Петра Гринева (по совместительству главного героя) и отправляет его на службу. В пути молодой человек успевает немало накуролесить, как и полагается молодому человеку, и даже выказать себя в роли благодетеля, а когда приезжает по месту назначения, знакомится с дочкой капитана Миронова, Марьей Ивановной. У него вспыхивают чувства к девушке, но у него имеется соперник – офицер Швабрин, персонаж со всех сторон отрицательный, даром, что поначалу друг главного героя. Но основная интрига романа в том, что тут очень некстати начинаются разбойные нападения Емельяна Пугачева, именующего себя государем. Родителей Марьи Ивановны он казнит, Гринева в силу некоторых причин милует. Тот отбывает в надежде привести помощь, а Марья Ивановна остается в руках Швабрина, присягнувшего на верность Пугачеву. Гринев одержим мыслью спасти любимую.

Глаза мои спотыкались об текст «Капитанской дочки» и в этот раз, но дело не в том, что мне было сложно продираться через него, нет – просто сам стиль непривычен и мне решительно не нравится, эти старорусские слова и выражения мне поперек горла. Что касается содержания, ныне оно для меня чересчур наивно, напомнило старую детскую сказку, сохранившую в себе жизненные реалии – ну да, кое-какие персонажи погибают от рук злодея, но принц обязательно спасет заточенную принцессу, принцесса обязательно найдет способ проявить свои благородство и силу характера, даже если до этого их вроде как и не было, родители, которые против неравного брака, непременно изменят свое мнение и благословят женитьбу сына, и повествование закончится в самых учтивых выражениях и вариацией послесловия «и жили они долго и счастливо».

Это все очень мило и трогательно, но достаточно наивно для рассказа о реальной войне. Особенно учитывая то, что опущены подробности этой самой войны. Признаюсь, рассказ по факту меня несколько разочаровал. И дело тут не в моей кровожадности, просто такие подробности оживляют повествование и избавляют его от необходимости быть похожим на байку для детей.

Тем не менее, чтение было нескучным. Просто заставляло снисходительно улыбаться.

Школьная программа несколько отбила любовь к классикам и не потому, что во времена моих школьных лет писатели писали хуже, а сейчас, внезапно, реабилитировались, нет, дело было в учителях. К сожалению, так уж вышло, что моя учительница литературы была...не будет плохо о тех, кто когда-то давно меня чему-то учил, скажу только - грымза страшная! Но это мягко и ласково)
Так вот, в связи с таким вот прошлым к классикам я пришла гораздо позже. И вот решила взяться за мистическую историю.
Что здесь есть? На самом деле - все! И когда говорят "Пушкин наше все!", я подписываюсь под этим высказыванием широко и витиевато!
Несколько героев, но раскрыты так полно, что кажется, будто история повествуется уже несколько сотен страниц. Идея - гениальна! Взывает как и у главного героя, так и у читателя, к желанию узнать тайну расклада - великолепно!
На мой взгляд - одно из самых ярких мистических произведений в данном жанре среди многих мэтров и культовых писателей.
Браво! Рекомендую всем!

Мы полгода изучали эту книгу в пятом классе! Полгода, Клара! Но все-таки она оставила хорошие впечатления. Мне понравился молодой, горячий, но умный Дубровский с его прекрасным планом по проникновению в дом. Понравился его отец, строгий и непреклонный, не прогибающийся перед общим мнением, не стремящийся целовать чьи-то пятки - не заслужили. И что до сих пор не дает мне покоя: решение Марии. Ввиду нежного возраста, когда я прочитала эту книгу, я была абсолютно против. Что тебе мешает убежать? Прямо здесь и сейчас, он же надежный, он хитер, ловок, он все устроит! Ты его любишь, в конце концов! Но нет, долг и верность превыше всего. Сейчас мне 20 и я стою на перепутье, когда размышляю об этом - как бы поступила я? Я всегда была за любовь, но теперь понимаю, что с милым в шалаше далеко не рай. Хочется более-менее, но иметь уверенность в завтрашнем дне. Однако, жить со старым мужем, быть ему фактически нянькой и только и ждать, когда он отъедет... (будем честны, некоторые мужчины преклонного возраста бывают весьма и весьма, но там вряд ли такой случай). Такого мне не хотелось бы, все-таки. Мало ли, сколько он проживет, сколько придется мучится без любви, внимания, поддержки. Думаю, я напишу следующую рецензию, когда все же проживу этот момент в своей жизни и многое осознаю. А пока, я была бы за то, чтобы Маша убежала с Дубровским, я не согласна с концом книги.

Я и забыла, как легко и приятно читается Пушкин! Как всё-таки хорошо, что поэты иногда писали и прозу! Поэзия мне не даётся, не интересует меня и не завлекает. А вот проза, написанная поэтом, особенна.

"Дубровского" я, если мне не изменяет память, читала два раза - в школьные годы и уже в годы взрослые. Но человеческая память коротка, и сюжет все равно забылся. Читала, почти как в первый раз, помня только о том, кем стал Дубровский.
Пушкин великолепно передает барские нравы тех лет. Это вовсе не история романтической любви. Это история разрушенных жизней, когда гордость, тщеславие и власть вытирают ноги о человеколюбие и дружбу. Судьба Маши - одна из тысяч загубленных молодых жизней, вынужденных жить в нелюбви и несчастье. Очень уместно одно из изданий книги оформлено картиной В. Пукирева "Неравный брак".

Роман "Дубровский" пропитан романтизмом. Враждующие семейства, разбойники в лесах, переодевания и разоблачения, любовь к прекрасной даме и авантюрные планы... Но у Пушкина все это получилось так просто, так естественно, что не сомневаешься в правдивости сюжета.

Имеются сведения, что роман был закончен и планировался ещё третий том. Но на деле роман выглядит вполне завершенным. Два влюбленных человека приняли достойные, честные и единственно верные в тех условиях решения.

Вот заметила небольшую тенденцию в последнее время: начинаешь интересоваться историей - читать книги и смотреть фильмы, так и все на одну и ту же тему получаются. Совсем недавно начала смотреть великолепный сериал Екатерина - в нем много исторических моментов, которые не каждый и по истории знает, и вот пришло время и Пушкина перечитать. И здесь мы окунаемся в историю времен правления Екатерины Великой и одного из важного события - бунт Емельяна Пугачева. Историческая личность, которая была в нашей истории, - довольно неоднозначна. Перечитывая во взрослом возрасте воспринимаешь текст, с учетом тех знаний, которые есть уже и все понятно и ясно, не приходится за каждым фактом обращаться к историческим документам.
В этом небольшом произведении виден труд Александра Сергеевича, который в исторические события вплел в сюжет потомственного дворянина Петра Андреевича Гринёва. Ох и нелегкая выдалась судьба у него, а казалось бы будет жить и не тужить.
В этом произведении нет высокопарных слов Пушкина, текст воспринимается легко. Гринев, Швабрин, Марья Ивановна - эти образы мы помним со школьной скамьи, но честно, подробностей не осталось в памяти. И вновь мы отправляемся с Петром на службу, знакомимся с отъявленным злодеем Швабриным и переживаем трепетные чувства к Маше.
При описании событий Александр Сергеевич не дает оценки ничьим поступкам, оставляет на суд читателя и критиков которые сделают выводы что есть хорошо, а кто заслуживает порицания.

Со мной такого никогда ещё не было.
Весь вечер после прочтения Дубровского, я был в странном и возбуждённом состоянии: меня теснили мысли. Я теснил мысли, и.. зажимал их в тёмном уголке сердца, словно прекрасную нимфу, с ласковой улыбкой мне уступающей.
Порой я, с нежной и стыдливой улыбкой, уступал мыслям, в тёмном уголке спальни.
А между тем, любимая ждала меня где-то в московском парке… а я совсем выпал из времени, пространства.
Когда я заснул, это продолжилось: на заре шумела листва (дуброва!) за окном, словно прибой океана.
Каркали вороны, и мой сон истончался и рвался: сквозь лиловую дрожь век сна, я смутно видел озябшую синеву мира и снова погружался… нет, не в сон, а словно в прохладные волны океана, которые касались уже моей постели и навек удивлённых, обнажившихся из-под одеяла, ног, спрятавшихся в уютное тепло одеяла, с изяществом лесного зверька, прячущегося в норку.

В этом странном состоянии прилива неба и отлива сна, мне приснились странные сны.
В первом сне я лежал на мягкой травке и надо мной ласково шумела пушкинская дубравушка.
К груди я прижимал письмо от моей любимой.
Прикрыв глаза, я с нежностью думал о ней, как-то блаженно улыбаясь, т.к. сама моя поза, со скрещёнными руками на груди, напоминала конвертик письма.
Я был живым письмом к любимой, испещрённого синевой почерка накрапывающего дождя и тёплого пульса, чуточку под наклоном, как и дождь.
От нежностей мыслей к любимой, сам не заметив как, я стал тихо приподниматься над травой, совсем как героиня Тарковского в фильме — «Зеркало».

Приподнявшись на высоту около двух метров, я почувствовал, что меня за правую ногу схватила чья-то рука.
Глянув вниз, я с удивлением увидел пушкинскую Машеньку, в чудесном тёмно-синем платье и каштановыми волосами.
Она… кричала мне. Боже.. она грозилась и угрожала мне: "молодой человек! Перестаньте безобразничать!
Отдайте мне письмо! Оно не вам, а... Дубровскому!
Не хулиганьте! Опустите меня на землю!!"
Мне стало очень стыдно.
Стыд усугублялся тем, что я не мог прекратить своё воспарение и моего лица уже нежно касалась ласковая прохлада листвы: я… я… любил, и ничего не мог с собой поделать.
За стволом высокого дуба, я заметил Шагала с кисточкой и Тургенева с винтовкой, в засаде.
Через мгновение послышался выстрел и мне в ягодицу угодила картечь на утку.
Я вскрикнул и проснулся.
За окном, словно от выстрела, с веток в небо взлетели вороны и волна океана накрыла меня.
Я снова провалился в сон.

По странной логике сна, мне приснился Достоевский.
Он был героем романа Пушкина, и на обложке романа, было написано не Дубровский, а — Достоевский.
Но с Достоевским было что-то не ладное..
Это был сумасшедший Достоевский, совершенно одичавший.
Подобно Робин Гуду, он нападал на дорогах на богатых людей, на проезжавшего в карете Толстого, и, словно ветер, застигнувший в осеннем переулке одинокого прохожего, обнимал людей, рыскал по карманам, и.. на миг замерев, с дрожащими слезами на глазах, понимал, что и эти люди, бедны и несчастны и обнимал их, целовал растерявшегося человека и убегал вприпрыжку, под сень шумящей дубравы.
Ему неслось в спину, грустное: бедный идиот…

Почти сразу же, мне приснился третий сон.
Я поссорился со своей любимой.
Мы сидели на лавочке в парке. Над нами шумела листва высокого дуба.
Я провинился и молчал. Молчала и любимая.
Молчала её тёплая ладошка в моей руке..
Любимая смотрела куда-то в небо, а я смотрел на её чудесные волосы, цвета крыла ласточки.
Вдруг, я заметил, как по длине моих рук, проросли и закучерявились тёмные, матёрые волосы.
Глянул на любимую: она не заметила.
И снова чудеса: мои сине-белые кроссовки, превратились в разбойничьи, старые чёрные сапоги.
Любимая смотрела в небо…
Робко коснулся лица, и ощутил недельную, колючую щетину: на моей голове была зелёная шапка с утиным пером..
Я.. я.. неумолимо превращался в кого-то.
Ещё миг, любимая повернётся, и… вскрикнет, ужаснётся мне.
Я решил это предупредить: нежно сжал её руку у себя на коленях.
Её пальчики, шёпотом, неразборчиво что-то произнесли и смолкли.
Набравшись храбрости, я произнёс: Машенька...(пальчики матюкнулись в моей руке и кольнули меня)… то есть, Вика, мне нужно тебе кое в чём признаться: я не виноват..
Видит бог, я не виновен.
Всё дело в том.. в это трудно поверить, но я… Дубровский.
Любимая поворачивается ко мне и я просыпаюсь со стоном.

Одна из мыслей, меня терзавших, была мысль Ахматовой.
Она где-то писала:

Нет, Анна Андреевна, вы ошиблись.
Быть может, это самое таинственное из всех произведений Пушкина.
Так и каркас романов Достоевского, являет собой мелодраматический детективчик, и многие пошляки и ненавистники Достоевского, словно разделяя душу и тело, видят только это, не замечая чем наполнены эти романы, что в них шелестит звёздная вечность и мучаются, радуются, не персонажи даже, а живые платоновские идеи, облитые плотью.
А вообще уже утомляет этот снобизм классиков и не только: желание сделать из красоты, присвоив её себе, нечто подобное белому, высокому и пустому, музею с колоннами, где было бы невыразимо скучно, но элитарно, где нельзя было бы засмеяться с любимой, пробежаться под сводами залы с детьми… или с любимой, убегая от сторожа.

Так и у Пушкина. Его незавершённый роман (о незавершённости коего все дружно молчали бы, если бы в дневниках не разыскали пару 2 строчки намёка на продолжение. Так что роман закончен.), как и незавершённые романы Кафки, по сути — роман-сон.
Такие романы, как и мир. душа человека, и не должны быть завершены: у снов свои законы.
Чувствуется, как Пушкин наслаждался, когда писал Дубровского.
Он отдыхал душой, как отдыхаем мы, общаясь с возлюбленной, милым другом..
Если бы Ахматова подслушала подобные наши разговоры, она бы.. вынесла свой строгий вердикт, что эти речи уступают строчкам Шекспира и Канта.
Но этими милыми чувствами как раз и жива жизнь, а не Кантом. «Кантовское» лишь питает огонь чувства жизни и светит звездой путеводной.
А между тем.. в тенистой, липовой аллее, простой непоседа-школьник, получивший двойку по Дубровскому и Шекспиру, робко, оступаясь сердцем и словами, признаётся девочке на лавочке, в любви, касаясь взглядом её милых волос, цвета крыла ласточки..
То чувство, которое разрывает ему в этот миг грудь — выше Шекспира и Канта, и если бы свет гения и красоты был виден
перелётным ангелам на земле, то они бы видели равное и райское мерцание и на страницах Дубровского, и на картине Тинторетто и.. в тенистой аллее, два кротких мерцания в сердце мальчика и девочки, словно светлячки в раю на скамейке…

Знаете, есть тяжеловесные гениальные произведения, они словно придавливают душу своей тяжестью, и жизнь, своими непосильными истинами и слепящей красотой. Они подобны огромным деревьям.
А есть совершенно невесомые, словно недовоплотившиеся души, произведения лёгкие и крылатые (Ариэли искусства… Анна Андреевна, вы так любили Перси Шелли, и не поняли это??) , похожие на обнажившийся осенний лес, сквозящийся и шумящий синевой и небом.
Именно в октябре, в своё возлюбленное время года, Пушкин приступил к написанию Дубровского.

Такие произведения могут быть незаметны среди «величественных дубов», (если бы написал Дубровского не Пушкин, мимо него бы прошли мимо… дубы-критики), или, наоборот, по странной иронии судьбы, стали бы популярными до шаблона и глянца, но всю их редкую прелесть, мало кто разлядит, разве что, иные дети, влюблённые и безумцы.
Но не критики.
Такие Ариэлевые произведения, как «Мимоза» (Чувствительное растение) Перси Шелли, Дубровский, 'Лунна бомба' Андрея Платонова, похожи на нежную дрёму гения и.. чистой красоты.
Гений не напрягается, отдыхает от крестного пути судьбы и словно парит над судьбой и землёй, и милые образы, воспоминания, страхи и сны, прозрачно и ярко, как тени облаков, теснятся и летят куда-то, из вечности, в вечность.
Мерцают самые нелепые, райские, прихотливые и апокалиптические образы, и из этой крылатой сутолоки снов, душа ткёт свои волшебные узоры, и потому они часто выходят более таинственными и пророческими, чем «нормальные творческие сны» гения.
Они словно сливаются с бессознательным красоты мир и судьбы поэта.

Скучно говорить о прототипе Дубровского, реальном помещике Островском, оболганного, разорившегося и возглавившего благородную банду.
Уже в тюрьме, он поведал о своей жизни другу Пушкина.
Оставим его историю учителям, зевающим ученикам и бледным зевочкам страниц в их сонных пальцах.
А вот о другом прототипе, отца Машеньки, самодуре Троекурове, стоит сказать.
Это был известный в своё время помещик-самодур и изверг, Лев Измайлов, поучаствовавший даже в наполеоновской компании и заграничном походе, дослужившись до генерала (здесь вспыхивает любопытная перекличка с генералом в Онегине, за которого вышла Таня, но акцент почти темы красавицы-души у пленившего её колдуна, смещён с образа мужа, на отца).
Измайлов не патриотизма ради с таким энтузиазмом принял участие в освободительной войне: этого требовала его горячая и разудалая душа.. де Сада.

Он мог проявить невиданную щедрость души, совершенно искренне накрыв богатый стол для гостей и почти незнакомых людей и напоив их почти до райского бесчувствия, и, провожая их вечером к реке, тоже, совершенно искренне, посадив их в большую лодку, привязав к обоим концам её, по медведю, и в таком миниатюрном ковчеге, спустив вниз по реке: к богу..
Измайлова могли пригласить на крестины, и.. за некую провинность, выпороть.
Такая смелость могла его столь изумить, что он одаривал крестника целой деревней (у несчастных крестьян, наверно в ту ночь был салют и танцы).
Есть в этом тайное сладострастие порочных людей с тёмными душами, мучимых пустотой души, от которой они бегут в пестроту сильных ощущений: желание.. чтобы их наказали, т.к. сами себя наказать они уже не могут.: боль превращается в игру призрака с самим собой и улыбку наслаждения.
Будь воля Измайлова, он бы нанял Ангела, чтобы он его выпорол до смерти, или даже распял, а потом бы отблагодарил его.. своею бессмертной душой.

Наш степной де Сад мог привязать несчастного путника к крылу мельницы и с улыбкой смотреть на этот поруганный отблеск и тоску по крылатой природе человека, как бы шагающего в синеве.
И всё же, больше всего Измайлов прославился своим гаремом и мрачным садо-мазо.
Он держал несчастных девушек-пленниц в своём подвале, под тяжёлым замком.
Уже позже, исстрадавшись, «дворовые жёнки» написали царю Николаю письмо из Ада, где поведали о чудовищных изнасилованиях, железных кандалах на шее и ногах и цепях.
Расследование не сразу выявило истину.
Измайлов, как любой гениальный злодей, был гениальным актёром и представил следствию, мило улыбающихся девушек (из далёкого уезда, ничего не подозревающих) и ржавые кандалы в пустом подвале, в котором быть может сидели призраки замученных крестьянок, но их никто не видел.

Началось типично российское крючкотворство, которое не снилось и Кафке (к слову, о садомазохизме Измайлова и.. Пушкина. нужно иметь садистское чувство юмора, а читателю, предрасположенность к мазохизму, чтобы прочитать мелким шрифтом помещённое Пушкиным в роман, на двух страницах, подробное и скучнейшее до безумия бумагу с протоколом над отцом Дубровского): Измайлова судили несколько раз, и каждый раз, подкупами и чудом, он избегал наказания, и не менее чудесным образом, плети суда ложились на невинные спины дворовых Измайлова, коих заключали в тюрьму (сюжет для второго тома Мёртвых душ Гоголя).
В итоге, правда восторжествовала и подкупленные чиновники понесли наказание а Измайлова, за заслуги в наполеоновской войне, оправдали и дело замяли.
И кому нужна такая изнасилованная правда? Может на земле, только такая правда и есть?
Пушкин наделил некоторыми качествами Измайлова — отца Машеньки — помещика Троекурова.
У него тоже был подпольный гаремчик а-ля Синяя борода.
Он также любил забавляться с медведями: прятал медведя в тайной комнате, привязывая его к одному углу так, чтобы единственным безопасным местом в комнате, был противоположный угол, и то, если в него вжаться исцарапанной кожей души.
В такую комнату, с улыбкой, вталкивали ничего не подозревающего гостя и.. запирали дверь.

Чем-то похоже на рассказах Эдгара По, «Колодец и маятник», правда?
Комната-сон, комната-кошмар. Комната-жизнь, где истина, любовь и справедливость, лишь вжавшись в угол, закрыв руками изуродованное лицо, могут жить.
Кто-то у Достоевского говорит с энтузиазмом и блеском в глазах, что если бы ему суждено было прожить до конца дней на маленьком уступчике на скале, он бы и тогда благословил этот божий мир и звёзды в небе..
А если бы вот на таком «уступчике» оказалась душа? А? Фёдор Михайлович?  Вы же как никто чувствовали этот адский уступчик…
Поистине, у Пушкина есть всё.

И вот здесь дивно вспыхивает, как водяной узор на таинственном свитке, первый узор Пушкина: медведь из кошмара Тани Лариной, обретает реальные черты.
Более того, он находится в доме Машеньки, этой литературной сестры Тани.
И в этом плане изумительна сказочная тема оборотничества в романе: разбойник Дубровский, под личиной учителя-француза, поступает в дом Машеньки, для обучения её и её младшего братика Саши, родившегося после изнасилования французской гувернантки (чисто художественно, это напоминает месть духа умершей француженки, явившейся в дом своего мучителя).
Своего рода, тема барышни-крестьянки, но на иной лад.
Некий вид лунного затмения, скрывающего не солнце, но любовь и правду на земле: вынужденный маскарад в мире, утратившем образ и подобие божие, в котором всё не то, чем кажется, где звери, природа милая, испытывают человеческую и ангельскую нежность и боль, а люди — звериную жестокость.
Этот медведь и комната-кошмар, предвещают Машеньке, как и Тане в Онегине, насильное замужество за нелюбимым.
В Дубровском — все сны вывихнуты наизнанку и кошмар стал жизнью, как и надежды исстрадавшейся души о Спасителе: ад и рай сошли на землю.

Другой водяной узор Пушкина, не менее изумителен: Достоевский.
Быть может, не будь этого романа, мы бы не увидели.. Преступления и наказания.
Дело в том, что… в нём уже есть всё, что есть в романе Достоевского, начиная от трагического образа поруганного ангела — Сонечки (а что есть судьба Машеньки, вышедшей за нелюбимого, развратного и пустого человека, как не проституция на нравственном уровне?), и кончая живописным, до боли знакомым образом.. молодого человека, прокравшегося вечером в дом: в его руках блестит топор.
Он замыслил убить ростовщика от судопроизводства, отнимающего дом у Дубровского.
Как и в случае с романом Достоевского, где была убита и ничего не подозревавшая Лизавета, так и у Пушкина, были убиты двое, вопреки желанию Дубровского но не от топора: от пожара.
Достоевский потом нравственно обыграет-искупит этот грех, в эпизоде, где Родя выносит из огня двух детей.
К слову, само имя — Родя, дивно мелькнёт в романе, как солнечный зайчик из будущего (такие солнечные литературные зайчики путешественники во времени, на самом деле столь же чудесны и доблестны, как и Белка и Стрелка, полетевшие в космос).

Но с этого момента, начнётся цепная реакция: распад атома души и жизни, и с этого момента, Дубровский уже не будет принадлежать себе, хотя будет думать, что свободен и благороден, но.. потихоньку, словно оборотень, он будет превращаться в обычного убийцу с чертами нерешительного и романтического труса, погубившего Машеньку.
Но это грубо и не верно сказано, о трусе. И позже скажу почему.
Хотя.. именно так мог себя казнить в душе, Дубровский, безусловно, благородный и смелый человек, просто.. все, почему-то помня со школы о милом образе Дубровского, забывают о крике совершенно сломленной души Маши, в конце, когда она надеялась на него до последнего и, безусловно, укоряла его, почему он её не спас, и не важно, была в этом вина Д. или нет: её душа ждала Его.
Ждала более смелого и решительного поступка, ждала чуда и чуткости любви... а не романтического поступка с деревом, дуплом и кольцом, в духе романов Вальтер Скотта.

Дубровский, нравственно оказался в той кошмарной ловушке сна, когда имея благие намерения и чистую душу, мы что-то хотим сделать, помочь любимой.. делаем шаг, и.. понимаем с ужасом, что он ужасно медлителен, как в воде.
Вот эта плотность сна в нравственных движениях Дубровского — потрясает.
Он не мерзавец, о нет! Но само вещество сна, подлость мира, в котором царствуют подлецы, как бы притягивают Дубровского, заражают его, оп-ле-та-ют.
В романе есть один пронзительный и тонкий момент, о котором не расскажут в школе: Дубровский благородно помогает несчастной женщине, вдове, не грабя её приказчика: она последние деньги отправила в письме, к сыну, проходящему военную службу: он вот-вот станет офицером.
В конце романа, цепь событий (воронка событий?), как волны, выносят душу Дубровского.. на берега ада.
Он становится простым убийцей и преступником, не ведая того, и, при нападении солдат на его шайку в лесу, лично, прижав пистолет к груди офицера, убивает его.
У Пушкина не говорится, кто был это офицер, но, внимательный читатель, и, чего уж скрывать — читатель в слезах, понимает, что это тот самый сын одинокой вдовы, которая теперь окажется в кромешном одиночестве совершенного ада.

Следующий водяной и волшебный узор в романе — Набоков.
Известно, что Пушкин ни как не называл свой роман.
В черновиках нет названия и он вполне бы мог называться — Машенька, как и роман Набокова, к слову, совершенно недооценённый и имеющий скрытый этаж прочтения, если знать ключик к нему, переворачивающий весь смысл романа на 180 % — роман просто читается как совершенно иной роман.
В романе Набокова, Машенька встречается в России со своим милым возлюбленным.
Свершается революция (тоже, своего рода, разбойники, пусть и благородные).
Юные влюблённые разлучаются и Машенька выходит замуж за чуждого ей человека, как и пушкинская Маша, как и Таня в Онегине.
И не случайно Набоков пускает солнечного зайчика: эпиграф к роману из Пушкина.

В романе Набокова, юные влюблённые, незадолго до трагической разлуки, назначают свидание в тенистом саду, в беседке.
В разгар поцелуев, гг. замечает, что за ними подглядывает… сын сторожа, рыжий, косматый развратник.
Он набрасывается на него и происходит драка.
Образ рыжего человека в саду — всё равно что образ беса, в Эдеме: символ утраты любимой, словно рая.
Удивительно, но в романе Пушкина, дивно высвечен такой же эпизод, с той лишь разницей, что недалеко от беседки, в тенистом саду, рос дуб с дуплом: место тайных свиданий Дубровского и Маши.
Пленённая Маша, в закрытой комнате — благо, что без медведя, но символ грядущего брака ясен до боли, — сходит с ума от отчаяния: она похожа на приговорённого к казни, которого утром расстреляют: выдадут замуж.

Читатель, тот самый, внимательный и в слезах: то бишь, я, в данном случае, понимает, что все ниточки Дубровского и Маши — оборваны, и только Апокалипсис или чудо, помогут Маше освободиться.
И что же мы видим? Чудо!!
Умница-Пушкин, в лучших традициях Набокова… сам, появляется в романе, в образе маленького Саши, младшего братика Маши, и сам, словно рыцарь, предлагает ей помощь в окошко.
Маша даёт ему колечко и просит отнести в то самое дупло: знак, что Дубровский её должен спасти.
И что же мы видим? За Сашей подглядывает.. вихрастый рыжий мальчишка, крадёт кольцо и они борются, катаясь в траве.

Саша.. ну, то есть, Пушкин, так увлекается, что надаёт тумаков своему персонажу, и.. забывшись на миг, став просто персонажем, мальчишкой — предаёт Машу, как и Дубровский.
В сказочной парадигме символа, это кувыркание мальчиков, это борьба за принцессу, добрых и злых сил.
К слову, заплаканный читатель, ну, и внимательный, да, подмечает с грустной улыбкой, что говор рыжего мальчика, уж больно похож на говор кузнеца, того самого, с топором, с кого началась цепная реакция и катастрофа: образ кузнеца издревле связан с инфернальным миром и дьяволом.

Известно, что образ Машеньки у Набокова — это образ России.
У Пушкина, по сути, о том же: её насильно выдают замуж за богатенького и хромого (как чёрт и кузнец) развратника и англофила, чуждого России человека.
И вот тут Пушкин напоминает тех чудесных художников, которые раз за разом, словно думая о чём-то сакральном, рисуют цветы, одни и те же, в разных ракурсах и тенях.
Пушкин, после Онегина, с гамлетовскими словами Тани: Но я другому отдана (к слову о гамлетовской ноте в Дубровском с убийством отца и Офелией-Машенькой, и Дубровском, похожем на призрака), прорисовывает своим задумчивым пером, эту же мысль, но.. в совершенно другом освещении.

Машенька любит Дубровского всей душой, но она помолвлена, пусть и насильно, с мерзавцем.
О нет! Она отдана не ему, она — дала слово богу, на венчании.
В этом и трагедия: Маша живёт духовной и небесной жизнью, и для неё слово, данное богу, не менее важно, чем слово рыцаря (вспоминаются древнегреческие трагедии, где герой клянётся отдать жизнь за некоего человека, в детстве, и потом цепь событий закручивается так, что ему приходится ради этого человека, выросшего и ставшего плохим, жертвовать собой).
Экзистенциальный разрыв меж жизнью души, и просто, жизнью, в которой эта душа не важна и не нужна, где она насилуется, как и правда.

И как главный образ в романе, образ пленённой Маши в своём доме (двойной плен, отцом и мужем, прошлым и будущим), сходящей с ума, сидя, раскачиваясь, у ночного окна: ах, если бы мы смогли подслушать её душу, то услышали бы..  душу, мечтающую о крыльях.
Мы услышали бы мечты Наташи Ростовой у окна, только с надрывом: это образ России в веках: образ красоты на земле и любви, не нужной и поруганной.
В черновиках Пушкина, сохранились смутные строчки о том, что Машенька овдовеет и станет свободной, что возлюбленный её, Дубровский, сбежав к другим берегам — образ смерти, — вернётся в Россию, преображённым, точнее, в новом оборотничестве (помните личину француза-учителя?) англичанина (англофильство мужа Маши), но его схватят.
А что будет дальше?
Что будет с Машей, Дубровским, Россией?
Этого нет в черновиках Пушкина.
Но это есть.. в сердце Машеньки.
Это есть в наших сердцах.

Это зловещее произведение А.С. Пушкина могло бы сойти за последнюю повесть Белкина, после которой тот покончил с собой. И действительно, припоминая Гофмана , который писал при жене, иначе было очень страшно, охотно верится в самоубийство воображаемого Белкина. История получилась с весьма зловещим концом.
Речь тут идет о картежнике, гуляке и не очень благородном господине по фамилии Герман. Коего, можно предположить, за границей произведения ждет сумасшествие или смерть от инфаркта, инсульта или от панического страха. Кому интересно почитать самому, не читайте спойлер.

«Египетские ночи» интересны для меня по двум причинам: 1) Они явились предметом вполне серьезной ссоры между Достоевским и Катковым; 2) Эта повесть несет в себе колоссальный энергетический и эротический заряд, который сам по себе является феноменом.

Можно сказать, что это произведение обрывается едва начавшись, и основная масса текста повести (которая является лишь прелюдией к основному действу) не представляет для читателя особого интереса (хотя, и в ней есть любопытные детали). Тем не менее, даже в таком виде «Египетские ночи» являются сильной вещью, производящей впечатление. Но обо всем по порядку.

Конфликт между Достоевским и Катковым произошел по следующей причине.

Из книги «Достоевский в созвучиях и притяжениях» (автор Л. Сараскина).

Федор Михайлович вступился за эту чтицу и за саму повесть.

Клеопатра привлекала Пушкина, как пленительный образ, имеющий характерные черты. К осени 1824 г. относятся стихи о Клеопатре. В их основу лег заинтересовавший Пушкина рассказ римского писателя IV в. Аврелия Виктора о том, что Клеопатра продавала свою любовь и многие купили ее ночи ценою своей жизни. Пушкин возвратился к теме о Клеопатре в 1828 г., когда и был написан стихотворный текст «Чертог сиял...» (впоследствии включенный редакторами сочинений Пушкина в "Египетские ночи"). Сама повесть, оставшаяся незаконченной, написана, вероятно, осенью 1835 г. в Михайловском. Впервые напечатана в «Современнике», 1837, т. VIII, уже после смерти Пушкина.

В образе Чарского читатель может увидеть многие черты самого Александра Сергеевича, который испытывал большой интерес к искусству импровизации. А темы, заданные итальянскому импровизатору ( кроме темы о Клеопатре), связаны с различными популярными тогда произведениями литературы и живописи (трагедия Шелли «Ченчи», 1819; книга итальянского писателя Сильвио Пеллико «Мои тюрьмы», 1833; картина Брюллова «Последний день Помпеи», выставленная в Петербурге в августе 1834 г.)

Клеопатра «Египетских ночей» бросает вызов сладострастия мужчинам, чье желание обладать ею превосходит даже страх смерти. Уже сам этот вызов достаточно силен, чтобы лечь в основу серьезного произведения. Но воплощение вызывает гораздо больший интерес. Каково эмоциональное и психологическое состояние развратной царицы, раз ей на ум приходят такие идеи? Это душа до крайней степени развращенная; женщина, чье воображение уже не возбуждает перспектива привычных любовных утех. Она- жрица Матери наслаждений, которой «служит неслыханно», т.е. в образе Клеопатры Пушкин показывает саму Музу чувственных наслаждений, женщину, достигшую вершины в своем «искусстве». Безусловно, пленительный для мужчин образ. И, тем не менее, автор прописывает Клеопатру не только в пафосно-восторженном тоне. Любопытно, что она сама вполне признает за собою поведение блудницы:

Царица, изведавшая все тайны наслаждений, настолько истощена психологически, что осознание своей привлекательности для жаждущих ее тела мужчин, наполняет сердце Клеопатры злостью и яростью. Она желает смерти этим мужчинам, но смерти еще более страшной в том плане, что прежде чем принять ее, они получат возможность вкусить обольстительные плоды тайных наслаждений.

Импровизация итальянца действительно крайне эротична, но это не «клубничка», это- тонкий психологический эротизм. Я хорошо могу представить себе продолжение повести и в смысле его содержания, и в смысле психологического воздействия, так что неоконченность «Египетских ночей» даже кажется до странности логичной.

Восхитительная "Клеопатра" Гюстава Моро.