Аэропорт. Окончательный диагноз

— Но аборт — это не смертная казнь.
— Не скажите, — возразил Хэррис. — Если вдуматься, то можно прийти к иному выводу. И в том и в другом случае речь идёт об уважении к человеческой жизни, жизни отдельного индивидуума, о том, каким путём развивалась и будет развиваться цивилизация. Не странно ли, что мы ратуем за отмену смертной казни и одновременно за разрешение абортов. И никто не замечает, насколько это нелепо: требовать уважения к человеческой жизни и в то же время распоряжаться ею как вещью, лишённой ценности.
Димиресту вспомнились слова, сказанные им этим вечером Гвен, и он повторил их снова:
— Нерожденное дитя ещё не наделено жизнью. Это не индивидуум, это эмбрион.
— А позвольте узнать, видели вы когда-нибудь абортированного ребёнка? — спросил Хэррис. — То, что вынуто из чрева?
— Нет, не видел.
— А мне довелось однажды. Он лежал в стеклянной банке с формальдегидом в шкафу у моего приятеля-доктора. Не знаю, откуда он у него взялся, только приятель сказал мне, что если бы жизнь этого эмбриона не оборвали, если бы его не абортировали, получился бы нормальный ребёнок, мальчик. Да, это был эмбрион, как Вы изволили выразиться, и вместе с тем это был уже маленький, вполне сформированный человечек: забавное личико, ручки, ножки, пальчики, даже крошечный пенис. Знаете, что я почувствовал, глядя на него? Мне стало стыдно. Я подумал: а где же, чёрт подери, был я, где были все порядочные, ещё не утратившие человеческих чувств люди, когда совершалось убийство этого беззащитного существа? Потому что совершилось именно убийство, хотя мы обычно избегаем употреблять это слово.
— Я же не предлагаю, чёрт побери, вынимать из утробы матери ребёнка, когда он уже сформировался!
— А вам известно, — спросил Хэррис, — что через восемь недель после зачатия у зародыша уже намечено всё, чему положено быть у новорождённого ребёнка? А на третьем месяце зародыш даже выглядит как ребёнок. Так где тут можно провести границу?

“Рабство было уничтожено, потому что люди научились уважать человеческую личность. По той же причине перестали казнить детей и был установлен хабеас корпус, и теперь люди хотят достичь справедливости для всех или по возможности приблизиться к этому. И в наше время большинство тех, кто выступает против смертной казни, хотят того же, не столько в интересах казнимого, сколько в интересах общества, которое, отнимая у человека — у любого человека — жизнь, тем самым наносит непоправимый вред себе, то есть каждому из нас.”