Тихий Дон. Том 1

В годину смуты и разврата

Не осудите, братья, брата.

Одна она манила его к себе, как манит путника в знобящую черную осеннюю ночь далекий трепетный огонек костра в степи.

Коли хочешь знать, мы зараз, как бездомная собака: иная собака не угодит хозяину либо нашкодит, уйдет из дому, а куда денется? К волкам не пристает — страшновато, да и чует, что они звериной породы, и к хозяину нельзя возвернуться — побьет за шкоду.

Одной правды нету в жизни. Видно, кто кого одолеет, тот того и сожрёт...

В годину смуты и разврата
Не осудите, братья, брата.

- Эй, хохол! Дорогу давай! На казачьей земле живешь, сволочуга, да ишо
дорогу уступать не хочешь?
Несладко бывало и украинцам, привозившим к Дону на Парамоновскую ссыпку
пшеницу. Тут драки начинались безо всякой причины, просто потому, что
"хохол"; а раз "хохол" - надо бить.

В этот момент Петр не помнил, что собирался бить жену смертным боем — ласкал ее на людях, гладил большим обкуренным пальцем писаные дуги ее бровей, радовался. Дарья тоже забыла, что только две ночи назад спала она в вагоне с драгунским ветеринарным фельдшером, вместе с ней ехавшим из Харькова в полк. У фельдшера были необычайно пушистые и черные усы, но ведь все это было две ночи назад, а сейчас она со слезами искренней радости обнимала мужа, смотрела на него правдивыми ясными глазами.

Взрыв скотского энтузиазма. От каждого котелка, как от червивой собаки, за версту воняет патриотизмом.

"Травой зарастают могилы - давностью зарастает боль. Ветер зализал следы ушелших - время залижет и кровяную боль, и память тех, кто не дождался родимых и не дождётся, потому что коротка человеческая жизнь и не много всем нам истоптать травы..."