Старик и море. За рекой, в тени деревьев

Он поглядел на Ренату, и сердце у него в груди перекувырнулось, как морская черепаха в океане. Редкостное ощущение, мало кому на этом свете удаётся его пережить.

— Но его же звали храбрейшим из храбрых.
— Ну и что? Из этого каши не сваришь. Храбрым тебе полагается быть всю жизнь. И ещё – умнейшим из умников.

— Вода очень высокая, мы едва прошли под последним мостом.
— Ну, я знаю, как ехать. Я здесь родилась.
— Я, бывало, совершал ошибки и в родном городе, — сказал полковник. — Родиться – это ещё не всё.
— Нет, это ужасно много, — сказала девушка. — И ты это сам знаешь.

Когда любишь и он для тебя герой, всегда интересно слушать, где он был и что делал.

Это не было ни спокойной усмешкой человека, уверенного в себе, ни кривой, язвительной улыбкой пройдохи или подлеца, ни деланной, расчётливой улыбочкой придворного или политикана. Это была удивительная, редкая улыбка, которая поднимается из самых сокровенных глубин, более глубоких, чем колодец или глубочайшая шахта, из самого нутра.

У меня есть свои скромные правила чести, и они мне так же дороги, как нам обоим наша любовь. И одно не может существовать без другого.

И что мне все наши потери, если нам светит луна, наша мать и отец наш?

Голос был такой красивый и так напоминал ему виолончель Пабло Казальса, что внутри у него невыносимо ныло, как от раны. «Но вынести можно всё», — подумал он.

Он вошёл в комнату и сразу стал молодым, как во времена своей первой атаки. Всё, что у него было никудышного, осталось там, в ванной. «Правильно, — подумал он. — Там ему и место».