Луна и грош. Записные книжки писателя

- Будь я в твоем возрасте, я скорее всего сочла бы тебя весьма самоуверенным и развязным типом; а так ты мне представляешься милым забавным мальчиком.

Стоит ли смотреть на чужое горе, если ты бессилен ему помочь?

Выше искусства ничего нет на свете...

Помнится, я сказал ему:
– Если бы все поступали, как вы, мир не мог бы существовать.
– Чушь! Не всякий хочет поступать, как я. Большинству нравится все делать, как люди.
Я пытался съязвить:
– Вы, видимо, отрицаете максиму: «Поступайте так, чтобы любой ваш поступок мог быть возведен во всеобщее правило».
– Первый раз в жизни слышу! Чушь какая-то.
– Между тем это сказал Кант.
– А мне что. Чушь, и ничего больше.

Они считали вполне естественным, что мир полон странных людей, которые совершают странные поступки. Они понимали, что человек не то, чем он хочет быть, но то, чем не может не быть.

Хочется убедить себя, что в любом возрасте жизнь преподносит блистательные сюрпризы для тех, кто верит в нее и неустанно трудится, как будто усталость, старость и смерть - удел других.

Словом «прекрасное» люди обозначают платье, собаку, проповедь, а очутившись лицом к лицу с Прекрасным, не умеют его распознать.

Лучше бы ты хорошенько отколотил ее. Тогда бы она перестала тебя презирать.

Он, кажется, надеялся, что вид его страданий смягчит ее. Она его попросту не замечала. Даже не потрудилась поискать другую дорогу или изменить время своего хождения по лавкам. В ее равнодушии была немалая доля жестокости; может быть, ей даже нравилось мучить его. Я не понимал, за что она его возненавидела.
Я упрашивал Стрева образумиться. Нельзя же быть такой тряпкой!

Такой человек, как Стрикленд, должен был любить на свой лад. И потому копаться в его чувствах бессмысленно.