Дом с мезонином. Рассказы и повести

Жила девушка Надя,с 16 лет мечтала о замужестве и вот спустя 7 лет,одним прекрасным майским днём стоит она в саду и размышляет,что нет радости от предстоящего события,до которого осталось чуть больше месяца.
А тут ещё в дом приезжает дальний родственник Саша из Москвы.Беседы с ним наводят нашу героиня на мысль,что неправильно она живёт,что то не так и что то нужно менять.Праздная жизнь надоела,жених не так умён и приятен оказывается и даже перспектива нового дома не радуют Надю.Главное выбрать правильный путь,прислушаться к своему сердцу,а не прожить так,как требует общество,конечно не всякий может кардинально поменять направление,не боясь порицания семьи и окружающих людей.

Впервые этот рассказ я прочитала в классе восьмом. И я никак не могла понять поведение Анны. Она же такая милая и добрая и собой пожертвовала, а потом вдруг изменилась. Зачем? Для чего?
Мне стало обидно, потому что мне так понравилась Анна.
Потом, я прочитала этот рассказ спустя много лет. Где то в 25.
И задумалась. Я не могла винить Анну в малодушии с которым она отказалась от семьи. Ну ладно от отца. Он и не пытался уйти от своих проблем, а все больше усугублял свое полоение.
Но братишки! Анна конечно же красива. И молода! Настолько молода, что в ее жизни еще много места для котят и кукол. Она конечно же хочет балов, платьев, лент и кавалеров.
Восхищения! Как можно больше восхищения. И конечно же любви.
И тут "человек не молодой и не красивый",но как уверяла Мавра Григорьевна у Аннушки непременно буду поклонники и те самые балы и цветы и кавалеры!
Можно ли осудить совсем девочку, что она, восемнадцатилетняя дурочка выcкочила замуж за Модеста Алексеича. Спасти себя, братьев, отца.
Меж тем: «После венчания не было даже лёгкой закуски"
Жаден был Модест Алексеич. Жаден! Но дарил Анне драгоценности и скрепя сердце давал денег на платья. Анна блистала на балах.
И стала меняться.
Исчезла скромная и тихая Аннушка. Появилась циничная Анна.
Ох не знаю, могу ли я винить Анну. Я не могу простить ей только братишек.
Хотя кто знает.. Может одумается она, вынырнет из балов и вороха кружев.
Хотелось бы верить.
"Семейная жизнь есть не удовольствие, а долг!" - говорил Модест Алексеич Аннушке.
Бунтовала Анна. Перевернула себя и все вокруг с ног на голову.

Простой рассказ о… а собственно, о чем? О разбитых надеждах? Об упущенных возможностях? Просто о жизни в провинции? О том, как молодые и полные надежд постепенно превращаются брюзжащих стариков?
Да, обо всем понемногу. Но, если честно, я не сильно прониклась этой тоскливой историей, потому что как-то уж очень быстро и бесследно прошла любовь земского доктора. Потому что сразу было понятно, что Котенок не блещет музыкальными талантами, как, впрочем, и маменька - писательскими. Хотя в их случае - чем бы барыни ни тешились, лишь бы без вреда для окружающих. Ну и для себя, конечно.
А в остальном - люди жили, люди ошибались, люди разочаровывались. Привыкали к рутине, которая постепенно засасывала, как болото, стирала краски, сушила душу, истребляла способность радоваться жизни, петь, шутить, влюбляться и делать глупости. Тоска зеленая прямо, хотя и жизненная. Но, несмотря на жизненность, заметного отклика рассказ у меня не вызвал. Может быть, время и настроение для чтения были неудачными, а возможно, я опять чего-то не разглядела.

Хорошая повесть. Жалко только, что я прочитал ее еще месяц назад, а отчет не написал сразу. Теперь уже не все мысли могу вспомнить какие были. Но главное, что я понял, это то, что Беликов был самым настоящим трусом. Он всего боялся. А я где-то в книжке про единоборства читал, что если чего боишся, то это с тобой и случится. Беликов боялся, чтобы над ним не смеялись, поэтому все над ним и смеялись. Он боялся, чтобы чего не случилось, так с ним все время что-то и случалось. А то, что он все время в футляр прятался так это от страха. Он и женщин боялся и умер, я прям уверен, что девственником. За это его тоже надо пожалеть.
У нас в колледже есть такой чувак, не буду писать что он ведет, что б никто не догадался. Только ему уже под 30, а живет один с мамкой и ни с кем ни гуляет. Над ним даже дети смеются. А он просто всех боится, и детей, и баб, и вобще всех.

В Вербное воскресенье отец Петр стал испытывать недомогание, но видно БЫЛО у него предчувствие конца жизни. В памяти проносятся воспоминания из детства, юности. Вспоминает архиерей отца своего сельского дьякона, как учился, как потом преподавал, как в монахи был пострижен, как за границей лечился, квартиру в пять комнат, шум моря, как под окном гитара пела. Вернувшись на родину в гору пошел, карьеру сделал. Вот только люди вокруг глупые и необразованные. И вел себя с ними архиерей не с любовью и пониманием, а резко, грубо, внушая только страх. Просители, пресвитеры, все боялись его и даже собственная мать робела при нем, не знала как себя вести с сыном.

Всего достиг в жизни преосвященный, что только возможно в его положении, но чего-то не доставало.

Неспокойно, тоскливо и одиноко на душе, поговорить не с кем, все его сторонятся. "Я не боюсь одиночества без людей, я боюсь одиночества без веры" Святитель Николай Сербский. За карьерой, суетой житейской растерял архиерей нечто самое важное, что с детства искал, чего так и не достиг, к чему каждый верующий стремится, это единение с Богом.

Накануне Пасхи преосвященный умер. И ничего не меняется в этом суетном мире после смерти архиерея, как и моей, как и твоей. Память людская коротка и только мать будет плакать о сыне до конца дней своих.

Невозможно написать отзыв на произведение, ставшее за 120 лет с момента издания не только классикой, но и своеобразной «лакмусовой бумажкой» для проверки вас самих по меткому высказыванию одного литературного критика: «По тому, что вы напишете о «Даме с собачкой», будут судить не об этом рассказе, а о вас!». Хотите высказаться? Или доверитесь Владимиру Владимировичу Набокову, считавшему «Даму с собачкой» одним из величайших литературных произведений в истории.
Алексей Максимович Горький в письме А. П. Чехову в январе 1900 года сообщал: «Читал „Даму“ Вашу. Знаете, что Вы делаете? Убиваете реализм. И убьете Вы его скоро — насмерть, надолго. Эта форма отжила свое время — факт! Дальше Вас — никто не может идти по сей стезе, никто не может писать так просто о таких простых вещах, как Вы это умеете. <…> После самого незначительного Вашего рассказа — все кажется грубым, написанным не пером, а точно поленом. И — главное — все кажется не простым, то есть не правдивым. Это — верно… Огромное Вы делаете дело Вашими маленькими рассказиками — возбуждая в людях отвращение к этой сонной, полумертвой жизни — черт бы ее побрал!.. Рассказы Ваши — изящно ограненные флаконы со всеми запахами жизни в них, и — уж поверьте! — чуткий нос всегда поймает среди них тот тонкий, едкий и здоровый запах „настоящего“, действительно ценного и нужного, который всегда есть во всяком Вашем флаконе».
Лев Николаевич Толстой в личном дневнике от 16 января 1900 года оставил следующую запись (орфография сохранена): «Читал Даму с собачкой Чехо<ва>. Это всё Ничше. Люди, не выработавшие в себе ясного миросозерцания, разделяющего добро и зло. Прежде робели, искали; теперь же, думая, что они по ту сторону добра и зла, остаются по сю сторону, то есть почти животные».
Вот так три классика высказались о рассказе Антона Павловича. И дали о себе прекрасные характеристики.
Только наиболее известных киноэкранизаций было шесть. Это по рассказу из 15 страниц(!!!).
1960 - Дама с собачкой (СССР) режиссёр Иосиф Хейфиц.
1971 — Дама с собачкой / La dama del perrito (ТВ) (Аргентина), режиссёр Алехандро Дориа[es]
1972 — Дождь / Kisa (Югославия), режиссёр Младомир «Пуриша» Джорджевич (экранизация рассказа)
1975 — Дама с собачкой / De dame met het hondje (ТВ) (Бельгия), режиссёр Жан-Пьерр Де Декер[nl]
1987 —«Очи чёрные» Вольная экранизация Никиты Михалкова
2009 - Дама с собачкой/Die Dame mit dem Hündchen(Германия), режиссёр Юлий Колтун

От себя могу сказать только одно – человек, хоть однажды переживший сумасшедшее чувство любви, про которое точно сказал Арсений Тарковский –«Когда судьба по следу шла за нами, Как сумасшедший с бритвою в руке», всегда будет благодарен Антону Павловичу за столь мощное описание противоречивых чувств, охватывающих людей, попавших в любовный круговорот, с головой уходящих в омут желания, взятых в плен сильнейшим романтическим мороком. А, если вы никогда не теряли голову – может быть, и не жили… «Я дышу, и значит – я люблю! Я люблю, и значит – я живу». (Высоцкий В.С.)
Фраза – «И казалось, что еще немного - и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается».
Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 105

В рассказе описывается обычный курортный роман между замужней приличной дамой и женатым почти сорокалетним мужчиной, который находит в интрижках отдушину, разрядку от тягостной монотонности и рутины брачной жизни.
Читая, я окунулась в повествование, как в киноленту. Душная комната, пропахшая духами из японского магазина, яркий арбуз, который уплетал Гуров. Неприятная сцена. Пришёл к даме в номер, совершил половой акт, сидит жуёт арбуз и не понимает, почему изменившая своему законному супругу плачет и презирает себя. Мужчине никогда не понять женщину. На одни и те же ситуации мы смотрим под разными углами.
Прозаичная история, каких тысячи есть и будет. Семья семьёй, а случайные влюблённости случаются сами собой. Возможно, страсти можно контролировать, но стоит ли? Что тогда останется в жизни, если убрать вспышки света, Ялту, собачку, арбуз?
Гуров не ожидал, что Анна Сергеевна наполнит его сознание. Кратковременная интимная связь поменяла жизнь героя и он решает ехать в город С., где проживает дама со шпицем.
У тайных любовников всегда две жизни – явная и тайная. Чаще всего именно вторая занимает все мысли.
Чехов писал о том, что знал не понаслышке . Биография раскрывает писателя как любителя женщин и балагура. Не удивлюсь, если он списал историю с кого- либо из своих товарищей или подруг, а, может, с себя.

По какой-то причине, скорее, конечно же, видимой, сюжетной, «Палата №6», наряду с «Архиереем», считается мрачнейшим произведением АП.
Можно, конечно, как бы и возразить, что у Чехова всё в эдаком вот «жидком лунном счете», который увидел Андрей Ефимыч в первую ночь во флигиле. Светлые пятнышки чеховского юмора, радости труда и простого счастья, - блин, да ещё понапрягаться нужно, чтобы вспомнить.
О, разумеется, есть обобщения, ставшие уже общими местами, известные даже тем, кто никогда не читал первоисточника; обобщения, уходящие в социальное - «Вся Россия - палата №6».

Всё – так, и всё – не так. Как в жизни и бывает. Нет, «не бывает». Это и есть – сама жизнь. Не черная или белая, ни с оттенками и нюансами, нет. Она – черное, белое, цветное, - всё в одном, всё одновременно, всё является всем. Поэтому грань между 20-летним докторским стажем Андрея Ефимыча и помещением его в Палату – достаточно было нескольких минут, когда Никита завел его туда, вручил халат и запер дверь. Всё.

Пустыня. Иванов, Пелевин, Кафка.

Борис Моржов из «Блуды» Иванова (https://www.livelib.ru/reader/fullback34/searchread/w-b-a/%D0%91%D0%BB%D1%83%D0%B4%D0%B0+%D0%B8+%D0%9C%D0%A3%D0%94%D0%9E), Савва Скотенков из «Ананасной воды» Пелевина (https://www.livelib.ru/reader/fullback34/searchread/w-b-a/%D0%90%D0%BD%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D1%81%D0%BD%D0%B0%D1%8F+%D0%B2%D0%BE%D0%B4%D0%B0+%D0%B4%D0%BB%D1%8F+%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BD%D0%BE%D0%B9+%D0%B4%D0%B0%D0%BC%D1%8B), молодой человек К. из «Замка» https://www.livelib.ru/reader/fullback34/searchread/w-b-a/%D0%B7%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%BA), - братья (уж позвольте отослать к моим отзывам, самым для меня дорогим и удачным). Вместе с Андреем Ефимовичем или Иваном Дмитричем Громовым – ещё одним жильцом Палаты – все мои герои живут в пустыне – метафорической, в первую очередь. Поскольку речь всё же о «Палате», а о предыдущих героях я уже писал, давайте посмотрим не социальным, но экзистенциальным, «глазом» на явление героя, как сказал в своем месте Булгаков.

Все мои герои из века 20 – живут, творят, даже исчезают, одиночками. Такой вот «чистый разум», «чистая воля», не «замутненная» такой мелочью, как семья, например. Можно поупражняться в размышлениях, которыми в «Палате» отметился и Андрей Ефимыч, что при рождении человек был вытолкнут во враждебный мир. («В самом деле, против его воли вызван он какими-то случайностями из небытия к жизни… Зачем?» Не напоминает ли это вам, читатель, «родовую травму» Фрейда и – шире – экзистенциальное одиночество почти всей философии 20 века?

Если верно, что самая практичная вещь на земле – хорошая теория, то не справедливо ли обратное: самое практическое и повседневное и есть умозрительное и теоретическое? Давайте свежим взглядом, ну, или почти свежим, посмотрим на Рагина. Ну, хорошо: образование, профессия, ежедневные хлопоты по работе, пусть и в 200 километрах от железной дороги (что же хорошего там может быть, в 200 километрах-то?). Всё так. Книги, размышления, ежедневное пиво и Михаил Аверьяныч. Всё так. Но что же помешало Рагину за 20 лет найти хотя бы сожительницу, не говоря о супруге или жене. Что?
Чего не хватило Рагину=Чехову для такого пустяка? И ведь одинокие доктора, - да они во всей чеховской прозе, литературе, творчестве, - они везде. Чехов делает конструкт, осознанно ли, неосознанно – не важно. Главное – результат. А в нем нет ни семьи, ни женщины, ни детей. А есть та картина мира, созданная мыслью, душой и духом АП, в которой он и видел собственное существование. Он создал тот мир, в котором он мыслит себя, принимает или не принимает пространство, куда, «без его ведома», его вытолкнули.

В психологии есть такой тест, ну, или практическое занятие: пара, один закрывает глаза, второй берет его за руку и водит по какому-то пространству. Смысл действа – чувства, которые испытывает закрывший глаза. Считается, что этот тест – на отношение человека к миру, доверяет человек окружающему, или нет.

Но каков чеховский «мир вокруг»? Например, такой:
«В больничном дворе стоит небольшой флигель, окруженный целым лесом репейника, крапивы и дикой конопли. Крыша на нем ржавая, труба наполовину обвалилась, ступеньки у крыльца сгнили и поросли травой, а от штукатурки остались одни только следы».

Или такой: «Эти гвозди, обращенные остриями кверху, и забор, и самый флигель имеют тот особый унылый, окаянный вид, какой у нас бывает только у больничных и тюремных построек».

Или такой: «Здесь у стен и около печки навалены целые горы больничного хлама. Матрацы, старые изодранные халаты, панталоны, рубахи с синими полосками, никуда негодная, истасканная обувь, — вся эта рвань свалена в кучи, перемята, спуталась, гниет и издает удушливый запах».

Или вот такой: «На хламе всегда с трубкой в зубах лежит сторож Никита, старый отставной солдат с порыжелыми нашивками. У него суровое, испитое лицо, нависшие брови, придающие лицу выражение степной овчарки, и красный нос; он невысок ростом, на вид сухощав и жилист, но осанка у него внушительная и кулаки здоровенные».

Здесь же: «Стены здесь вымазаны грязно-голубою краской, потолок закопчен, как в курной избе, — ясно, что здесь зимой дымят печи и бывает угарно. Окна изнутри обезображены железными решетками. Пол сер и занозист. Воняет кислою капустой, фитильною гарью, клопами и аммиаком, и эта вонь в первую минуту производит на вас такое впечатление, как будто вы входите в зверинец».

А что люди? Люди? Давайте, глянем:
«Смотритель, кастелянша и фельдшер грабили больных, а про старого доктора, предшественника Андрея Ефимыча, рассказывали, будто он занимался тайною продажей больничного спирта и завел себе из сиделок и больных женщин целый гарем».

Или, уже совсем привычные чеховские мотивы: «Даже интеллигенция не возвышается над пошлостью; уровень ее развития, уверяю вас, нисколько не выше, чем у низшего сословия».

Здравоохранение: «… всё больничное дело, как и 20 лет назад, построено на воровстве, дрязгах, сплетнях, кумовстве, на грубом шарлатанстве, и больница по-прежнему представляет из себя учреждение безнравственное и в высшей степени вредное для здоровья жителей».

Что испытывал бы сам Антон Павлович от им же описанного мира, доверившись закрыть глаза и взявшись за руку «другого»?

Неужели весь мир таков? Почти весь, - так у Чехова. «Почти» - это когда всё же говорится о прогрессе в медицине «в последние 25 лет». Но это – исключение, светлое солнечное пятнышко в том самом реальном мире.

Есть ли ещё пятна? Да, есть. Это двадцатилетние(!) размышления Андрея Ефимыча над бренностью и суетой подлунного мира. На самом деле он живет очень «бурной» и очень «напряженной», правда, внутренней жизнью, часами(!) шагая из угла в угол в комнате. Размышления над суетностью всего и превозношение спокойного отношения и к страданию, - хотя бы это позволяет совершенно уверенно говорить о

Буддизме

Разумеется, ни Андрей Ефимыч Рагин, ни Иван Дмитрич Громов, ни даже сам Антон Павлович Чехов вовсе и не подозревали, что этот вечный тип ничего не делающего представителя русской национальной интеллигенции – буддист! Честно говоря, я и сам не подозревал о подобном. Пройдемся по страничкам повести?

«Лишние люди», размышляющие, но вялые и ленивые интеллигенты, дураки и дороги, «противные как крысы и воняющие как клопы чиновники» (М.Е. Салтыков-Щедрин), - это лишь начало списка. Илья Ильич Обломов (Чехов одно время был высокого мнения о романе, а потом «прозрел») – «воплощение» русского типа элиты общества.

Чехов дает и тот же, и всё же несколько иной тип безвольного, скукоживающегося с каждым годом, с каждой «новой» мыслью, интеллигента. Не противящегося злу насилием. 20 лет размышляющего над вселенским Злом, получившим пропуску в городке, расположенном в 200 километрах от всего, не только от железной дороги, но вообще – от всего! Это – край света и последние вопросы этому миру, - всё здесь, в городишке, где, по мнению и АП, и миллионов читателей, нормальный, здоровый человек – Громов, этот последний рубеж падающей под повседневными ударами подлости, пошлости, ничегонеделания, жизни. Рубеж перед возвещающего тщету жизни, а, значит, торжества её антипода – смерти, Рагина. Также признанного сумасшедшим. Признанного кем? Здоровым общественным телом.

Принято считать Рагина опускающимся, возвращающимся к праху, из коего был явлен свету когда-то, типом. Давайте послушаем Андрея Ефимыча. Так ли уж «оригинален»? Только ли ему в голову приходят подобные суждения?

Тезис №1: «на этом свете всё незначительно и неинтересно, кроме высших духовных проявлений человеческого ума.
Ум проводит резкую грань между животным и человеком, намекает на божественность последнего и в некоторой степени даже заменяет ему бессмертие, которого нет. Исходя из этого, ум служит единственно возможным источником наслаждения. Мы же не видим и не слышим около себя ума, — значит, мы лишены наслаждения».

Тезис № 2: «При всякой обстановке вы можете находить успокоение в самом себе. Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете мира — вот два блага, выше которых никогда не знал человек. И вы можете обладать ими, хотя бы вы жили за тремя решетками».

Тезис № 3: «Мудрец, или, попросту, мыслящий, вдумчивый человек отличается именно тем, что презирает страдание; он всегда доволен и ничему не удивляется».

Тезис № 4: «Между теплым, уютным кабинетом и этою палатой нет никакой разницы, — сказал Андрей Ефимыч. — Покой и довольство человека не вне его, а в нем самом».

Вот, собственно говоря, плод двадцатилетних размышлений буддиста Рагина. Нирвана, надмирность, презрение к боли и страданию, - чем декларируемые и, в общем, исполненные Рагиным уже в палате истины отличаются от буддистских? В своей сути – ничем. Кроме одного.

Расположенный в 200 километрах от всего, на краю света и мира, городок – это вовсе не буддийский монастырь. А мещане и крестьяне – не монахи, презирающие страдание и боль. Даже единственный здоровый в городке человек и сумасшедший по совместительству – Громов Иван Дмитрич – антитеза надмирности иного, не буддийского космоса покоя и нирваны, мира. Он может ненавидеть жизнь, но не презирать её: «На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость — негодованием, на мерзость — отвращением. По-моему, это собственно и называется жизнью», - говорит Громов.

«А презирать страдания значило бы для него презирать самую жизнь, так как всё существо человека состоит из ощущений голода, холода, обид, потерь и гамлетовского страха перед смертью. В этих ощущениях вся жизнь: ею можно тяготиться, ненавидеть ее, но не презирать».

Что же делать нам, более 1000 лет живущим между динамикой Запада и статикой Востока, сами себя распявшие неопределенностью выбора: умные или красивые? Нам-то как жить?

Антон Павлович 130 лет назад ответил на этот вопрос вселенским скепсисом нормальности сумасшествия.
Спустя эти самые 130 лет, позвольте ответить иначе.

Как нам жить?

Во-первых, регулярно. И это – не пошлость. «Нас мало, нас крайне мало, а самое страшно то, что мы – врозь. Но сердца забывчивых женщин…» - и далее по тексту.

Во-вторых, жить самостоятельно. Это означает только и исключительно одно: подобно тому, как лет 300 назад мы распяли себя на кресте комплекса неполноценности, точно также, можно – в обратной последовательности – снять себя с этого самого позорного креста. Позорного – потому что никто другой, кроме нас самих, не заставлял чувствовать себя вторым сортом. Айда отсель, - как говорят туляки.

В-третьих, читать, размышлять над прочитанным и обожать учителей народов и человечества.

Таких, как Антон Павлович Чехов.

Аминь.

Жил-был молодой, подающий надежды земский врач Дмитрий Ионыч Старцев. Со стремлениями, трезвым взглядом на жизнь. С желанием, надеждой любить и быть любимым. Встретив любовь, он боролся за неё до конца: ходил на нелепые свидания, которые назначала ещё более молодая девушка, назначала свидание на кладбище в половине одиннадцатого ночи; не замыкался в обиде за подобную шутку и шел на следующий день делать предложение.

Когда же и это не получилось, заодно, по просьбе отца, он подвозит красивую и умную девушку в клуб, на вечер. Целует её, когда коляска накренилась на повороте, но девушка сухо сказала: "Довольно".

Но чаша должна быть испита до дна: он переодевается дома и пытается объясниться с девушкой на вечере. С тем же успехом, что и в коляске.

А потом девушка, вообразив себя великой пианисткой, уезжает поступать в консерваторию. С известным результатом. Её нет в городе 4 года, а за это время Старцев раздобрел, практика его стала обширной, стало очевидно: жизнь состоялась. Ему понравилось разбирать разноцветные бумажки, которых с каждым месяцем становилось всё больше. Жил он один.

Потом они встретились. С заведомо известными настроениями и статусами. Она - повзрослела во всех смыслах. Совершенно искренне раскаивалась. Хотя в чём ей было раскаиваться? В обычных детских шалостях? Разве что в собственной заурядности: не увидела, прошла мимо своей любви, была как все: Москва, Москва, музыка, богема, слава, успех, - кого не влечет всё это? И не увидела свое счастье - блеск фальшивых ценностей ослепил её.

Он. А что - он? Принято считать лексему "Ионыч" символом, знаком всего, в самом начале подающего надежды, а потом опустившегося, нет, не в социальном - моральном, экзистенциальном, как сейчас говорят в подобных случаях, смысле. Что ж, так и есть. Ну, то есть, да, так и есть. Но тайный, скрытый смысл, значение и цель рассказа совсем иные.

Две фобии - огромные, мучившие и терзавшие АП всю жизнь - страх перед женщиной и страх личностной деградации. Всё творчество (фигурально, конечно, чуть утрировано) - об этом. То есть - о себе. Как это и должно быть у великого творца (вспомните Великого Инквизитора).

В "Ионыче" огромная энергия внутренних страхов АП соединилась. Не ко времени состоявшаяся встреча со своей судьбой - фатальная беда. Ты получаешь "подтверждение" в собственной несостоятельности, в отвержении тебя как мужчины, в вечно поверхностной сущности женщины: звездная пыль важнее самой звезды. Твоя ущербность, второсортность, получает неожиданную подпитку в "прозрении" женщины: не увидела, не разглядела тебя, обожглась где-то, на ком-то, вернулась, потому что некуда больше возвращаться. А поскольку некуда больше, то и ты "сойдешь"; смирилась под порывами реальной жизни и "на безрыбье..." В результате: все они такие!

Но какая-никакая жизнь шла и в губернском городе С. (а пропо, цитата: " вообще же в С. читали очень мало, и в здешней библиотеке так и говорили, что если бы не девушки и не молодые евреи, то хоть закрывай библиотеку"). С расширившейся медицинской практикой, с вложением в недвижимость, с прогрессирующей одышкой. Старцев (какая же у Ионыча должна была быть ещё фамилия? Всё должно бить в цель. И фамилия - тоже) отвечает на вопрос вернувшейся девушки о жизни в городе: "Эх! – сказал он со вздохом. – Вы вот спрашиваете, как я поживаю. Как мы поживаем тут? Да никак. Старимся, полнеем, опускаемся. День да ночь – сутки прочь, жизнь проходит тускло, без впечатлений, без мыслей… Днем нажива, а вечером клуб, общество картежников, алкоголиков, хрипунов, которых я терпеть не могу".

Не во время принятое лекарство становится ядом. Любовь, которая, как знать, могла бы стать "обыкновенным чудом", таковым не стала. И в результате то, что есть. Только вот что странно: на протяжении всех четырех лет Старцев жил один. По крайней мере, Антон Павлович не счел нужным построить сюжет иначе. Что так? Промелькнула звездочкой-кометой любовь - и всё? Что это? Сверх ранняя импотенция? Что, совсем ничего человеческого? Совсем-совсем? А, замысел в том, чтобы показать стремительную деградацию "когда-то подававшего надежды"?

Кстати, как много докторов в рассказах АП.

Ещё кстати: знаете, какое самое распространенное женское имя не только в рассказах АП? Анна.

Что же в итоге? В итоге - классик мировой литературы. Это - о фобии деградации.

Одинокий, никогда не любивший гений. Это - о чеховских женщинах.